Седьмой уровень, или Дневник последнего жителя Земли
Шрифт:
— Но я не видел здесь ни одного растения, — сказал я. А-127 засмеялся:
— И не увидите. Вы думали, что они должны расти повсюду? Это слишком дорого. Есть специальная оранжерея, где каждый стебель охраняется лучше, чем священный огонь в языческом храме. Кроме меня и моих коллег никто не имеет права войти т. д.. Но благодаря вентиляции вы тоже активно участвуете в этом деле.
А-127 не скрывал, что гордится собой и своей работой, от которой зависела жизнь остальных. Ему не надо было изо дня в день сидеть на стуле, ожидая приказа, который оправдал бы его присутствие здесь. Тем не менее беседа
И еще одно успокаивает меня: музыка. Это я открыл для себя лишь вчера. Я довольно часто слушал одну из программ, но делал это лишь в тех случаях, когда чувствовал, что у меня сдают нервы. И обычно спустя несколько минут выключал. Вчера же вечером, полагая, что я сплю, Икс-107 долго слушал классическую музыку. Я лежал на койке с закрытыми глазами и тоже слушал. Вскоре я погрузился в какое-то сладостно-дремотное состояние, все. во мне как бы замерло, кроме слуха. Ничего не существовало вокруг — только музыка.
Сегодня я опять слушал ее, и мне было любопытно узнать, повторится ли вчерашний эффект. Повторился.
И вот я думаю: а не наркотик ли это? Если да, то он безвреден в отличие от тех тайных помыслов, которые влекут меня на поверхность. Музыка — это успокоительное средство без побочных эффектов. Вот все, что я могу сказать о ней на сегодняшний день. Запомним это. У музыкальной «токсикомании» есть еще одно преимущество: источник всегда под рукой и, кажется, он неисчерпаем. На сколько хватит этих записей? Здесь есть любители, которые слушают музыку с первого дня, постоянно. Они утверждают, что в обеих программах еще не было ни одного повтора.
3 апреля.
Такие дела. Только вчера я рассуждал о неисчерпаемости музыкальных программ, и вот сегодня за обедом, кто-то заявил, что музыка первого дня повторилась. Его поддержали другие знатоки: «Героическую симфонию» Бетховена они уже слушали 21 марта. То же самое сказали и любители леткой музыки, хотя не могли точно вспомнить, какой именно шлягер передавали сегодня снова.
Итак, записей хватает на двенадцать дней. Неплохо, конечно, и в то же время грустно. Узнав об этой цикличности, никто из сидящих за столом не скрывал своего огорчения. Должен признаться, мне опять стало тяжело на душе. Сам не знаю почему.
Раньше музыка меня не очень привлекала. Мне нравилось несколько классических произведений, остальные оставляли меня равнодушным либо потому, что были вообще новыми, либо новыми для меня. То, что я слушал до сегодняшнего дня, мне нравилось, так что лично для меня двенадцатидневный запас — более чем достаточно.
Тем не менее то, что наша программа ограничена, опечалило меня. Думаю, что если бы она оказалась более длительной, результат был бы таким же. Пусть программа длилась бы месяцы или даже годы, мне все равно было бы грустно сознавать, что рано или поздно она начнет повторяться. Одним словом, разочаровывал не объем записей, а сам факт, что он ограничен.
Мне хотелось, чтобы на седьмом уровне хоть что-то было бы безгранично. На мой взгляд, человек испытывает тягу к долговечным или вечным вещам, поскольку сам он смертен. Думаю, поэтому люди любят свежий воздух: его бесконечно много, по крайней мере, там, наверху. Поэтому мы жадно глядим в морскую даль, зная, что она простирается и за горизонтом. Наверное, поэтому человек преодолевает водные пустыни и открывает новые берета.
У нас же, на седьмом уровне, все конечно, ограниченно и узко. Пространство здесь в большой цене, и тесные комнатушки обозначают границы нашего существования. Меню также ограниченно. Возможности выбора друзей — тоже. И наконец даже запасы энергии не безграничны: если даже атомный реактор и будет работать, как утверждают, тысячу лет, это все-таки не бесконечность.
И лишь магнитофонные записи казались нам бесконечно длинными, огромными, как океаны и небеса, ожидающие путешественников, или как необъятные джунгли, в которые не ступала нога человека. И даже если мы сознавали, что это смешно, тем не менее в этой кажущейся неисчерпаемости музыкальных программ виделся нам символ бессмертия.
И вот выходит, что их хватает ровно на двенадцать дней. Бобина разматывается до конца, затем все начинается сначала.
4 апреля.
Итак, забавы ради мы сами можем составлять радиопрограммы на следующие двенадцать дней, месяцев или лет. Чтобы знать, что мы будем слушать впредь, надо лишь записать в календаре мелодию, которая звучит сейчас: ее будут передавать через двенадцать, двадцать четыре, тридцать шесть дней…
Насколько мне известно, никто еще не составил такого списка, хотя и вчера и сегодня о записях говорилось много. Даже на Икс-107 это подействовало угнетающе, хотя он и не произнес ни слова. У него пропала охота слушать любимую программу. Когда это делаю я, он просит меня выключить радио. Видно, для него музыка означала нечто большее, чем для меня.
И все же я не могу его заставить открыто заявить о бедности наших музыкальных программ. Он продолжает твердо стоять на своем, что седьмой уровень — лучшее место на свете. Когда я попытался внушить ему, что было бы неплохо заготовить столько записей, чтобы их хватило хотя бы на одну человеческую жизнь — без остановок и повторов — он сказал, что это было бы нелепо.
— Седьмой уровень, — объяснил он, — по площади очень ограничен. Ты знаешь это не хуже меня. Для роскоши здесь нет места. Учти только трудности с размещением оборудования, которое должно обеспечить существование 500 человек в течение 500 лет. У нас здесь, на глубине более 1000 метров под землей, достаточно пищи и всего остального, чтобы ни от кого не зависеть, чем не могут похвастать многие страны там, наверху. Поэтому я считаю седьмой уровень чудесным детищем творческого человеческого духа и технического прогресса.
— Другими словами, — саркастически заметил я, — мы должны быть признательны тем, кто составил нам столь бедные музыкальные программы?
— Думаю, что да, — сказал Икс-107. — Они сделали все, что могли. В нашем распоряжении есть общий салон для бесед. Но тебе подавай еще и концертный зал!
— Хорошо, пусть будет так. Но где книги, приятель? Я бы с радостью прочитал что-нибудь, кроме своего дневника. Может, я должен благодарить и за бумагу и карандаш, которыми пишу?