Седьмой уровень
Шрифт:
Не зная планировки, она хваталась за все, что попадалось под руку — двери, окна. Но все было заперто. Наружу не выйти.
Она вся вспотела, по щекам текли слезы. Схватившись руками за воротник пижамы, она смотрела по сторонам. Что делать? Как быть?
Закружилась голова, ноги подкосились. Присев, оперлась руками о пол.
Телефон. Позвонить по телефону. Позвать на помощь. Сообщить, где я нахожусь.
Дверь приемной была заперта. Она стала продвигаться ползком в сторону регистратуры. Дверь оказалась открытой, но она никак не могла нашарить выключатель. Как тонущий, ищущий, за
Спасите! Спасите! Это все, о чем она могла думать. Но кому? Кому?
Почти бессознательно набрала домашний номер Сингёдзи. Когда послышались длинные гудки, потолок закружился, она упала на пол.
Голос Эцуко. В каком-то полусне Мисао отчаянно взмолилась о помощи:
— Госпожа Сингёдзи — спасите!
Эцуко отозвалась. Это ее голос. Но Мисао уже не могла говорить. Последнее, что она помнила — в комнате зажегся свет, приблизились ноги в тапочках, из рук вырвали трубку. И крик медсестры:
— Наглая девка!..
И вот теперь Мисао полностью изолирована в палате. Ключ отобрали. Бежать невозможно. Доктор Сакаки не показывается, наверняка обнаружилось, что это он передал ей ключ. Что если и его профессор Мурасита посадил под арест?..
Медсестра приходит только для того, чтобы сделать очередную инъекцию. Всегда одна. Поскольку она вкалывает новую дозу прежде, чем успело закончиться действие старой, Мисао постоянно пребывает в состоянии полузабытья, точно пьяная. Даже в минуты наибольшей ясности ей приходится собирать все силы, чтобы добраться до туалета. Она утратила всякую способность сопротивляться. Чувство времени потеряно.
Кое-как спустившись с кровати, она, борясь с головокружением, выглянула в окно. Но непослушные, онемевшие пальцы не могли толком раздвинуть жалюзи. Они вновь и вновь плотно захлопывались. Как затвор фотоаппарата.
Наконец удалось взглянуть через узкую щелочку. Ей показалось, что кто-то был внизу, на автостоянке. Но даже если бы она закричала, ее бы не услышали, к тому же ноги уже не держали.
Остается, прижавшись головой к подушке, смотреть не отрываясь на часы, утешаясь тем, что время все-таки не стоит на месте. Продолжается действие укола, сделанного почти два часа назад. День проходит. Но какой? Сколько дней прошло с тех пор, как сделали первый укол? Один? Два?
Хочется спать. Невыносимо хочется спать. Если уснуть, можно ни о чем не думать…
И вдруг послышался стук в дверь.
Тихий, точно приглушенный. Не кулаком, скорее всего — ладонью. Едва стук умолк, под дверью мелькнул свет фонарика.
Мисао слышала, видела, но не могла пошевелиться. Дрожь била так, что стало трудно дышать, но тело оставалось вялым, оцепеневшим.
Под дверью что-то проскользнуло с легким шелестом.
Вновь замелькал свет фонарика. Точно сигнал — посмотри.
Свет погас. Она напрягла слух, показалось, что шаги удаляются.
Спуститься с кровати смогла не сразу. Всю трясло. Невзначай оперлась на парализованную руку и повалилась ничком на подушку. В сравнении с тем, что было, когда она впервые проснулась в этой палате, онемение
Почти ползком добралась до двери. На полу лежал листок бумаги, судя по неровному краю — вырван из блокнота.
Крупно написанные буквы разбегались, точно детские каракули.
«Тебе делают инъекции сильнодействующего транквилизатора «фанбитан». После выведения из организма он не дает побочного эффекта, но при больших дозах оказывает негативное воздействие на сердце. Я тайком подменил предназначенные тебе ампулы на физиологический раствор. Медсестра не знает. С завтрашнего дня после инъекций притворяйся, что у тебя кружится голова, как от «фанбитана». Если сделаешь все как надо, никто не догадается. Записку по прочтении разорви и спусти в туалет».
Чуть ниже приписано:
«Прости, что втянул тебя в это дело. Обещаю сделать все, чтобы ты как можно быстрее вернулась домой».
Прочитав записку, Мисао невольно посмотрела в сторону двери. Непроницаемая, белая стена, вставшая между ней и реальностью.
Потребовались невероятные усилия, чтобы выполнить указания и разорвать записку. Отказавшись от попыток совладать с левой рукой, она в конце концов разжевала бумагу и спустила в унитаз.
Нет сомнения — это послание от доктора Сакаки. Он тоже боится профессора. И тем не менее хочет помочь.
Собрав все силы, дотащилась до кровати, легла и закрыла глаза.
Спать. Сон — это отдых. Освободившись от лекарства, она вновь сможет размышлять.
И тогда обязательно что-нибудь придумает. А пока копить силы…
День третий
(14 августа, вторник)
27
Юдзи Огата, двадцать четыре года. Акиэ Миёси, двадцать два. Это они.
Вместе с Саэгусой они выехали в Сэндай на утреннем экспрессе. Предстояло немало потрудиться, чтобы повернуть время вспять.
Саэгуса прикидывал, кого посетить в первую очередь.
— Разумеется, были люди, которые представляли обе пострадавшие семьи, контактировали со средствами массовой информации и улаживали формальности, связанные с похоронами. Не помнишь хоть кого-нибудь?
Откинувшись на спинку сидения, Юдзи покачал головой.
— Абсолютно никого.
— Какие впечатления после того, как ты вернул себе имя?
— Пока ничего определенного. Как будто взял псевдоним.
Возможно, подумал он, это своего рода бегство от действительности. Отправившись на поиски самих себя, они неожиданно стали жертвами чудовищного преступления, в одночасье сделавшего их сиротами… И теперь они не хотели признавать этот факт.
Рядом с ним Акиэ, сложив руки на коленях, смотрела в сторону окна. Каждый раз, когда поезд уходил в туннель, в стекле отражалось ее бледное лицо.
Поезд был набит до отказа. Много туристов, путешествующих целыми семьями. Услышав, как двое пассажиров, сидящих через проход, болтали о том, что им пришлось не спать всю ночь, чтобы достать билеты, Юдзи вспомнил — сейчас как раз сезон, когда принято ездить на родину.
— Господин Саэгуса…
— Что?
— У вас есть знакомые в туристической компании?