Седое золото
Шрифт:
Лежал себе на гладком камушке, изредка помаргивая. Ник его сапогом сильно пнул — далеко в тундру голубой шарик улетел, попрыгал немного и пропал из виду, наверно, закатился в какую-нибудь ямку.
Человеческих же останков вообще нигде не наблюдалось.
Нику удалось отыскать только несколько обрывков ткани защитного цвета, кусок голенища кирзового сапога, значок с профилем Сталина, две металлические пуговицы и пряжку от брючного ремня — с выпуклой пятиконечной звездой посередине.
Опознавательный значок «Азимута» бросил в нагрудный карман гимнастёрки, остальные находки сложил в железный ящик, ключ в замок вставил, повернул несколько раз, обратно пошёл, по дороге курительную трубку подобрал, ту, что Вырвиглаз в сторону отбросил, прежде чем по газам ударить.
Переходя по перекидному мосту через реку, выбросил в неё бесполезный уже ключ, метко попав в самый злобный из водоворотов.
Прошёл немного вдоль каньона, место симпатичное высмотрел: крохотная, идеально круглая полянка, поросшая белым мхом, вокруг полянки — брусничник густой, ветки густо красными ягодами облеплены, словно капельками крови.
Оставил железный ящик на краю полянки, к складской палатке сходил, обратно уже с кайлом на плече вернулся.
На самой середине поляны Ник за час, обливаясь потом и набив на ладонях кровавые мозоли, вырубил в твёрдой как камень земле аккуратную ямку нужных размеров.
Только присел перекурить, как прибежал запыхавшийся старшина Никоненко и возбуждённо доложил:
— Товарищ командир! Завал в штольне успешно разобран! Старшина Геннадий Банкин успешно извлечён на поверхность!
— Как он там? — озаботился Ник.
— Жив, только ослаб очень! — продолжал проявлять усердие сержант. — Сейчас его товарищ Сизых напоил водой и кормит специальным обедом! После окончание обеда больной незамедлительно будет доставлен в лагерь на специальных носилках!
— А носилки откуда взялись, да ещё и специальные?
— Так товарищ Сизых их самолично изготовил, пока мы завал разбирали!
"Молодец всё же Лёха! — рассуждал про себя Ник, вышагивая по направлению к подвесному мосту. — Толковый из него командир получается, умеет быстро авторитет завоевать".
На ту сторону реки переходить не пришлось, процессия, сопровождающая носилки, как раз на подвесной мостик вступила.
Первым к Нику подошёл Сизый, за ним — двое солдат с носилками, на носилках Гешка: лицо похудевшее, обросшее чёрной щетиной, но взгляд бодрый, с задоринкой.
Носилки, как успел отметить Ник, действительно необычными получились: широкие и длинные, с удобными подлокотниками, чтобы больному было, куда руки с удобством пристроить.
Лёха небрежно вскинул ладонь к пилотке:
— Товарищ командир! Ваше задание выполнено! Старшина Банкин из-под завала извлечён, приведён в чувство, напоен и накормлен!
— Благодарю за службу! — козырнул в ответ Ник, подошёл к носилкам.
— Привет, Никитон! — радостно улыбнулся Гешка. — Рад тебя видеть! А где Владимир Ильич? Я тут спрашиваю, спрашиваю у всех, а они молчат, словно воды в рот набрали. Что-то случилось?
Ник посмотрел на Сизого, тот скорчил неопределённую гримасу, мол, сам решай, командир: говорить, не говорить, а если и говорить, то что.
— Понимаешь, Геша… — осторожно начал Ник. — Почки у нашего профессора барахлили, даже пописать уже не мог. Вот почечная недостаточность и случилась. Умер Владимир Ильич. А мы недосмотрели, ты уж извини. Вот, просил тебе передать! — протянул Гешке курительную трубку Вырвиглаза.
Банкин крепко зажал трубку в ладони, посмотрел недоумённо:
— Что же это такое? Ильич же нестарым ещё был, шестьдесят три года всего. У него в Ленинграде сын маленький остался, одиннадцать лет мальцу, шустрый такой, белобрысый. Как же он теперь, без отца? — отвернулся и заплакал, всхлипывая совершенно по-детски…
Подразделение было построено рядом с идеально круглой полянкой, поросшей белым мхом, вдоль густого брусничника, ветки которого были облеплены крупными красными ягодами, словно капельками крови.
Носилки с Гешкой стояли чуть в стороне — отплакав, Банкин уснул: устал всё же в своём подземном заточении, почти двое суток не спал — жажда заснуть не давала.
Ник прощальную речь сказал. Как умел — так и сказал:
— Сегодня мы прощаемся с нашим старшим товарищем. Он прожил долгую жизнь, полную радостей и бед, побед и поражений. Достойно жил и умер достойно. Дай всем нам бог умереть так, как он, — достойно! Спи спокойно, дорогой Владимир Ильич! Мы закончим наше общее дело! А всякие сраные ублюдки — не пройдут! Но пасаран!
Положил в ямку железный ящик с найденными останками, бросил сверху горсть каменной пыли и пошёл, не оглядываясь, к лагерю, зная, что всё дальнейшее Лёха на себя возьмёт.
Шёл и тихонько скрипел зубами, чтобы не завыть в голос…
В полной тишине позавтракали, потом оперативно и согласованно свернули лагерь.
То, что с собой не брали: мотыги, лопаты, тротил, излишки консервов, — между двумя большими камнями сложили, укрыли кусками старого брезента.
Подвесной мостик Ник решил не ломать — вдруг ещё кому-нибудь пригодится.
Во время сборов к нему Сизый подошёл, смущённо покашлял в кулак:
— Ты это, командир, не сумлевайся. Мы там всё как надо сделали, закопали, сверху камень поставили приметный: весь белый из себя, с двумя чёрными полосами…
Выступили в направлении населённого пункта Анадырь, соблюдая походный распорядок: впереди — боевое охранение, со старшиной Никоненко во главе, в середине колонны — основные силы, включая носилки с Гешкой, далее, как и полагается, арьергард, возглавляемый доблестным старшиной Сизых.
На добрые полкилометра растянулась вдоль обрывистого берега реки Белой походная колонна.
Ник бездумно шагал вперёд, посматривая на белые речные буруны и водовороты, тихонько бормотал под нос:
Белая река, память о былом.Эй, река-рука, помаши крылом.Я тону и мне, в этих пустяках:Рюмка на столе, небо в облаках…За дневной переход, сделав два кратких привала, преодолели километров двадцать пять, что было совсем неплохо, учитывая, что каждый из бойцов имел за плечами килограммов тридцать пять — сорок различного груза. Уже в сумерках остановились на ночёвку. Впереди, в подступающей темноте смутно угадывались очертания высоких остроконечных скал.