Седое золото
Шрифт:
В кают-компании небольшое овальное зеркало висело, так девушка от него минут сорок не отходила, вертелась по-всякому, бескозырку сдвигая то на одну сторону, то на другую.
— Красавица ты у меня, писанная просто, — довольно урчал Сизый, небрежно оглаживая жену чуть пониже поясницы. — Настоящая морячка, голубка морская…
Пожилой повар-китаец принёс на подносе пять крохотных фарфоровых чашечек, наполненных ароматным кофе, беспрестанно улыбаясь, достал из настенного шкафчика жестяную коробку с овсяным печеньем, залопотал
— Просю, рус, кусай, пей, всё хоросё, друг, моя Хо Янь зовут, всё хоросё…
Кофе был превосходен.
Капитан Куликов раскурил чёрную трубку, оснащённую элегантной бронзовой крышкой, чуть сладковатый дым с лёгким привкусом ванили тут же смешался с изысканным ароматом кофе.
"Вот так вот они, наверное, и пахнут — дальние страны", — подумал Ник и, прихлёбывая волшебный огненный напиток, поинтересовался:
— Уважаемый капитан, а это ваш кот назван в честь корабля или наоборот, корабль — в честь кота?
— Не корабль, а шхуна, — вежливо поправил Куликов. — А по поводу названия: правильной является последняя версия. Моему коту уже семь лет исполнилось, а шхуна построена только четыре года назад.
— Но почему у кота такое странное имя — Кукусь? — вмешался в разговор Банкин.
Капитан отложил дымящую трубку в сторону, предварительно защёлкнув крышку, вынул из внутреннего кармана бушлата маленькую войлочную мышку с задорным хвостиком из китового уса, бросил её в дальний угол кают-компании.
— Кукусь, мышь! Взять её, фас, фас!
Кот, до этого безмятежно дремавший на краешке стола, рядом с кофейной чашкой капитана, тут же спрыгнул на пол и пополз вперёд, смешно перебирая задними лапами.
— Кусь, кусь, кусь, — громко шепелявил странный кот, огибая массивное кресло-качалку.
Прополз ещё пару метров, упруго прыгнул вперёд, перекувырнулся через голову и, упав на спину, принялся ловко жонглировать всеми четырьмя лапами пойманной мышью.
— Надеюсь, кот ответил на ваш вопрос? — довольно улыбнулся Куликов, заново раскуривая свою трубку.
В четыре часа пополудни «Кукусь» бросила якорь в трехстах метрах от низкого каменистого берега, где расположилось стойбище Наргинауттонгетт: порядка семидесяти чукотских яранг, разбросанных в живописном беспорядке. Над некоторыми ярангами курились ленивые дымки, вдоль кромки пенного прибоя, отчаянно лая и поскуливая, носилось несколько разномастных худющих псов.
Угрюмо чернела крупная галька, и эта черная прибрежная полоса уходила далеко-далеко, на сколько хватало взгляда. Над скучными серыми волнами кружились крикливые чайки, светлыми молниями мелькали морские ласточки.
Вскоре от берега отчалила кожаная байдара, четверо чукчей усердно заработали вёслами. Желтые борта байдары, изготовленные из старой моржовой шкуры, так явственно просвечивали, что становилось непонятным: почему эта лодчонка сразу, как только отошла от берега на десять метров,
— На моржей завтра будем охотиться, с самого утра, — меланхолично пояснил Куликов. — А сегодня поторгуем немного с местным населением. Тут так принято, иначе не поймут, будут с подозрением относиться.
Молодые чукотские парни ловко вскарабкались на борт шхуны, за руку поздоровались с капитаном, всех остальных проигнорировали, не удостоив внимания.
Повар-китаец тут же вынес на палубу кипящий самовар, Айна, успешно осваивающаяся с ролью юнги, принесла эмалированные кружки, миску с неровными кусками колотого сахара-рафинада.
Чукчи с наслаждением пили чай, посматривая на Айну с откровенным страхом, о чём-то недоумённо перешептывались между собой.
Наконец Куликов небрежно поинтересовался:
— Много шкурок на берегу? Только песцовые, или что получше имеется?
— Очень много! — заверил один из гостей, самый упитанный и мордастый. — Песцы, чернобурки, горностаи, пыжики, волки, две шкуры белых медведей у шамана есть. Не сумлевайся, начальник. Вези товар!
— Если сегодня сладится торговля, тогда завтра убьёте много моржей, — добавил его товарищ, худой, с измождённым лицом и запавшими голодными глазами.
"Эге, — смекнул Ник. — Да у них, похоже, классовое неравенство широко развито: один от жира пухнет, другого от голода шатает".
Взял у Айны подзорную трубу, навёл на стойбище. Около берега, совершенно не обращая внимания на снующих туда-сюда собак, стояли два чукотских мальчугана, чем-то неуловимо похожих на глупых маленьких медвежат.
Один, очевидно, был родом из богатой семьи и важно облизывал длинный ломтик китового сала, другой — из бедной, сосал собственный указательный палец, с завистью поглядывая на своего увлечённого лакомством приятеля.
Помогли команде шхуны спустить на воду вельбот и загрузить его под завязку самыми разными товарами: кастрюлями — большими и маленькими, сковородками, топорами, лопатами, ящиками с патронами, рулонами брезента, тюками с плиточным табаком, поверх всего уложили несколько копчёных оленьих окороков.
— Ничего не понимаю, — развёл руки в стороны Банкин. — Они же там голодают, могли бы оленины побольше взять, тушёнки, других консервов. И время на моржей тратить не пришлось бы! Разгрузились бы — и сразу же на Холодный почапали!
Куликов, уже сидящий на корме вельбота, отрицательно помотал головой:
— Ничего не выйдет. Не могут береговые чукчи обходиться без моржового мяса и китового жира. Пару месяцев посидят на другой пище, тут же болеть начинают, умирать — один за другим. Извините, но сегодня с собой в стойбище не приглашаю. Тут к торговле с большим уважением принято относиться, поэтому незнакомых людей к этому процессу не привлекают. Не положено. Вот если завтра добудем нескольких моржей, тогда и съездим, уже в качестве почётных гостей…