Сегодня – позавчера. Испытание временем
Шрифт:
Вильгельма даже не интересовало – что это было за оружие, которое применил этот русский, Виктор Иванович. Одно ясно: таких невозможно победить. Вильгельм давно воюет, как воняют загнившие раны – знает. Но он не знает – как можно выжить с гангреной? Как можно с гниющей грудью, после двух недель впроголодь, убежать от ловчей команды? Убежать своими ногами! Превзойти в скорости бега откормленных элитных солдат охотничьей команды? А потом ещё и уничтожить большую часть группы преследователей из засады. Как? Как за две недели сделать из деморализованных пленных унтерменшей – солдат, способных превзойти ловчую команду?
И
Теперь на эти вопросы некому ответить, кроме Вильгельма. И вопросы будут заданы. Очень жестко будут заданы.
Кто-то же должен ответить за провал операции, за гибель подразделений, за отвлечение и обескровливание моторизованной дивизии СС. За провал «Медвежьего капкана». За запросы от союзников и противников, последующие за взрывом невиданной силы и последствий в глубоких тылах подконтрольных территорий вермахта. Ответить за истерики фюрера, вдруг осознавшего, что он ничего не знает и ничего не понимает в происходящих на Восточном фронте явлениях, о странных, полумистических событиях со странными, полумистическими людьми и подразделениями. И узревшему, что его Аненербе плетётся в хвосте НКВД. А служба безопасности коммунистов как раз таки плотно контролирует всю эту чертовщину.
Кто ответит? Непосредственное руководство Вильгельма осталось там, в лесу, ставшем вдруг вотчиной братьев Гримм. Как в их страшных, готических мистических сказках. Хотя после того взрыва уцелеть невозможно.
Берлинское руководство? Вильгельм усмехнулся. Он был уверен, что они-то как раз сейчас и летят сюда. И летят не столько разобраться в произошедшем и найти виновных – что их искать – вот он сидит, сколько спрятаться на бескрайних просторах этой Совдепии от ярости вспыльчивого фюрера. А там, глядишь – отойдёт. Фюрер вспыльчив, но отходчив. И если не находится в истерике, то очень прагматичен.
Они прилетят и зададут вопросы. И надо будет отвечать. А что отвечать? Почему он так одержимо искал Медведя? Почему не поверил, дважды, в его смерть? Зачем провел личную встречу с Медведем, немотивированно, без согласования с руководителем группы? И зачем снабдил его пистолетом, из которого потом и были убиты агенты? Почему бежал? А как узнал в этом пленном Медведя, если никто не смог его опознать, даже солдаты его же части? Кто настоял на включении в операцию «Экспресс» именно этого пленного? Кто был генератором идеи «Медвежьего капкана»? Кто оказал вермахту эту «медвежью услугу»? А не агент ли вы Кремля, герр Вильгельм? А нет ли тут сговора меж красным сотрудником НКВД майором Медведем и сотрудником специальной службы Аненербе Вильгельмом фон Грейштейном? Явки! Пароли! Адреса!
Тишину ночи и беспросветность мыслей немца прорезал тихий скрежет, явно неестественного происхождения. Звук был не похожим ни на один слышимый Вильгельмом раньше в этом подвале. Он насторожился и, как опытный солдат, переместился, плавно и тихо, в тот угол, который окажется прикрыт открывшейся дверью. Как давно уже воевавший, он знал, что любое неизвестное событие несёт угрозу.
Но дверь не открылась. Она упала внутрь камеры. Без удара снаружи – как будто её не держали мощные петли и не менее мощный засов. Упала будто сама, от дуновения ветра.
Колени его разом ослабли – опять чертовщина!
Чёрный силуэт скользнул сквозь дверной проём. Этот силуэт невозможно было увидеть – полная темнота стояла в подвале. Только ощутить его можно было. Не увидеть. И Вильгельм его почувствовал. И связал очередную чертовщину со всеми теми необъяснимыми событиями, что лавинообразно нарастали в его жизни.
– Виктор Иванович? – по-русски спросил он у темноты.
Как? Как такое возможно? Вся, вся экспедиция их погибла! Уничтожено всё живое на огромной территории, как он мог выжить, находясь прямо в эпицентре взрыва? Не мог! Никак не мог!
А если это не он? Тогда Вильгельм только что признался в сговоре с русскими.
– Жив, немчик! Всё же мы опять встретились. Помнишь, что я обещал тебя убить, если ещё раз встречу? – ответила ему темнота, и напротив его лица зажглись два красных, как горящие угли костра, глаза.
– Демон! – выдохнул немец и сполз на пол, лишившись чувств, как гимназистка.
В вихре времён
Сегодня почему-то не было главного моего дознавателя – сумрачного особиста. Зато было представительно ангельского сословия – небесных солдат – лётчиков. С утра повалил, густо, мокрый снег – погода нелётная. А развлечений – кино, бабы да я. Кино, ввиду распутицы, неделю уже крутили одно и то же, бабы соответственно – те же, что и по штату положены, так же по штату и расписаны. А вот Кот Баюн, то есть я – нештатный, свежий, не надоевший. На политинформацию народ не так охотно идёт, как на мой допрос. Ввиду отсутствия «государственного обвинителя», но изрядного наличия «пипл схавает» допрос превратился в совсем уже былинное сказание: «А и сильные, могучие богатыри…»
А рассказать-то – нечего. Сплошь – особо секретное. Перед прочтением сжечь. А расскажу им про славных и могучих партизан. Благодаря которым: «Русь века стоит – не шелохнется».
Я встал на край крыши и деактивировал шлем, с сопутствующим снятием режима мимикрии.
– Патруль времени, кули! – улыбнулся я ошарашенным лицам внизу.
Картину Репина «Ревизор» видали? А я вот увидел. Что, ребятки, не привыкли вы к путешествиям во времени? И я не привык. А надо!
А ты чего это удумал, обдолбыш? Один из «желто-блатнюков» вскинул на меня автомат. Ха-ха! Бася активировал боевой режим, шлем зарастил мне голову, над плечом повис плазмоган, сигналя мне, что готов к открытию огня. Пули «калаша» ударили в меня. Красные вспышки на боевом интерфейсе с непонятными символами. Бася, ты почему это всё не перевёл ещё на «могучий и прекрасный»? Лентяй ты, Железный Дровосек! Да, разрешаю. Пусть будет остальным уроком.
Плазменный заряд трассером прочертил прямую линию от моего плеча к обдолбышу, тот рухнул, паря пробоиной в груди. Туда теперь свободно зайдёт кулак.