Сегодняшний вчерашний день
Шрифт:
Слова…слова — вода. Она видела его размышления образами, в чем сама пару раз таки призналась. Один коротенький разговор, который дал массу информации об аборигенах и снова пробудил в нем манию преследования. Тогда русалка сказала, что сны Яна слишком ярки, назойливы.
Шептунов верил словам девушки, ее заверениям и не верил, поэтому ждал, когда вскипит и выплеснется паранойей. Ему было то страшно, то тоскливо, то невыносимо скучно. Он не мог ничего изменить, ничего сделать, только смотреть бесконечно на темную быструю воду и серые в тусклом свете грибов стены.
Ян надеялся, ему хватит мужества принять то будущее, что ждало впереди. Он много думал о доме, поскольку изо дня в день разрабатывать неосуществимые планы побега бессмысленно. Вспоминал родных:
Янат ловил себя на попытках произнести вслух фразу: "Я не вернусь". Он страстно любил жизнь, и она, эта мысль, казалась ему кощунственной, бесконечно жестокой.
Все вместе значило же одно, он уже на грани.
Семь лет, какие-то семь лет отделяли от ловушки собственного предназначения, судьбы или, как там ее, кармы. Мерзкой старухи, называющейся повитухой, той, что внесла его, гордо держа на ладонях, в первую клетку инкубатора. Уникальный младенец с дикой планетки Янус.
Жизнь среди врачей, исследователей, аппаратуры, лабораторий — много лет подряд. Персональная клетка, персональные врачи, персональный мир замкнутого куба. Глаза матери, в которых он видел то вину, то отчаянье, то совершенно непонятную ему гордость. И вот, обрести иллюзию свободы, чтобы по-тупому, иного определения ему не удалось подобрать, просрать ее в приключении, от которого отговаривали все кому не лень. Именно те месяцы пути дали ему почувствовать себя человеком, членом общества. Благодаря Кэро. Если бы не нелепая смерть друга…но, бесполезные мысли. Он не сумел узнать, как и почему. Личное поражение. Продолжения не будет, если только он не вернется. Но Янат собирался сделать куда больше.
Он прекрасно понимал, его никогда бы не выпустили из исследовательских центров, в которые он раз за разом попадал, как дорогущий приз, бережно из рук в руки, всю свою жизнь, если бы не известие о его генетической неполноценности. Не сумели найти ключик и решили дать ему временную передышку. Теперь снова возьмутся за мать или Ждану, или ее ребенка. Просто они сдались, чертовы ученые, пытаясь взломать код его ДНК, и начали искать другое решение.
Ян же никогда не сдавался и ненавидел ограничения. Люто.
Сейчас ему больше ничего не оставалось, кроме как предаваться размышлениям. Почему никто из выживших не попытался вернуться на базу? Почему? Ведь были такие, он точно знал. Наверняка среди них находились люди жесткие и смелые, бунтари или просто живчики. Так почему никто не нашел дорогу назад? Там, наверху, он спросит. Нет, потребует ответа. Наверняка, кто-то в курсе, иначе и быть не может.
Когда безумие мыслей, бесконечных рассуждений и агрессии отпускали, Ян начинал рассматривать все подряд, сортируя в мозгу сведения, и раскладывая их по полочкам. Он делал свою работу. Пусть даже вот так, бессистемно и хаотично. Его безупречная память позволяла сохранить даже крупинки информации, а любые находки касаемо Нави бесценны.
Шептунов узнал, что пещеры и переходы естественных тоннелей тянутся километрами — настоящая сеть подземных путей. Мусса с гордостью рассказывала ему о тоннелях, не многое, но вполне достаточно, чтобы додумать самому и сложить недостающие кусочки мозаики. Вот почему навьи и оставались незамеченными и неизученными. Они научились выживать давным-давно, возможно, даже ядерная война покалечила их цивилизацию куда меньше, чем считалось раньше. Имея такую кровеносную систему ходов, они легко перемещались на огромные расстояния, а глубина пещер не позволяла отслеживать их радарами или более тонкими устройствами, при таких масштабах просто нереальное занятие. Капризную природу Нави русалки тоже научились обходить. Если они и поднимались на поверхность, то лишь в определенные периоды. Конечно в подземных реках не слишком разнообразная живность, однако, как Ян успел убедиться, опасность умереть с голоду никому не грозит. Помимо улиток, разных водорослей, рыбы, как однажды обмолвилась Мусса, русалки разводили
Да, они не стали высокоразвитой цивилизацией, но в условиях постапокалипсиса устроились очень и очень неплохо. У них были защищенные от внешних агрессивных факторов дома, хорошая пища, материалы для изготовления посуды и одежды. Они не нуждались в огне, умели лечиться травами и широко использовали яды. Кроме того, навьи являлись расой телепатов и эти свои способности использовали на полную катушку.
Их предки, как подозревал Ян, умели гораздо больше, но видимо часть знаний во время войны все же была безвозвратно утеряна. Возможно, именно в прошлом возник изначальный конфликт, который развел навий и людей по разные стороны баррикад. Шептунову очень хотелось раскопать этот секрет, достать его из-под земли и пролить свет на некоторые из загадок Нави. Он даже неосторожно предположил, что война шла между расами людей и аборигенов, и задумался о том, была ли выигравшая сторона. Ян уверил себя, что большинство странностей, происходящих на планете, вполне могли стать отголосками неких утерянных либо неуправляемых технологий, и догадки, которые он пока ничем не мог подтвердить, просто сводили с ума.
А еще Янат просто рассматривал своды, подмечая как активна, оказывается, жизнь на первый взгляд в безжизненных камнях. Маленькие жучки, черви, мотыльки и множество тварей побольше обитали в пещерах. Почти все они слабо фосфорицировали и, видимо, вырабатывали особые ферменты, дающие возможность подманивать добычу. Оттенки от блекло голубого до ярко оранжевого, делали их внешне необычайно красивыми, хотя вблизи такие жучки обычно оказывались слабо серыми или коричневатыми. Свечение играло роль дополнительной идентификации, как у животных и насекомых на поверхности. Там важна была замысловатость расцветки, здесь богатство световых оттенков. Зеленые, желтые, красные, розоватые, очень много белого и голубого. На самом деле, стоило приглядеться, как открывался совершенно удивительный мир, совершенно не похожий на солнечный, но тоже по-своему привлекательный. Эти наблюдения помогали Янату отвлечься, они подбадривали его в периоды, когда становилось особенно тоскливо. Увлекшись, Шептунов забывал все на свете и мог часами рассматривать метровых многоножек, что изящными зигзагами ползали по отвесной скале. Расцвеченные бледно желтыми кольцами, с круглыми пятнышками оранжевого по бокам и крапинками фиолетового — твари напоминали ему экзотические растения его исторической родины.
Живность в воде так ярко не светилась. Янат пару раз увидел бледно сиреневую рыбу, от которой исходило слабое мерцание и все.
Мусса старалась не подпускать Яна близко, но ее добродушие и стеснительность вскоре стали ему очевидны. Напускная суровость иногда исчезала, и Ян с удивлением замечал нечто очень уж знакомое и человечное: страх одиночества, робость и тщательно скрываемое любопытство. Шептунов не спешил, хотя ему порой и хотелось надавить, отсиживался в виртуальной засаде, и показывал свое дружелюбие мягко, ненавязчиво. Девушка не верила, но уже чаще отвечала на вопросы. Некий контакт, подобие мирового соглашения, между ними установился, шаткий, хрупкий, раскачиваемый как лодка то психозом Яната то пугливостью русалки, однако он был. Они уже вцепились друг в друга мертвой хваткой, хотя в глаза сей факт оба отрицали.
В тот день Шептунов был подавлен и хмур.
Ян совершенно потерял ориентацию во времени и пространстве. Попытался сосчитать, как долго находится в пути, сопел, пыхтел, бурчал под нос. Затем зачертыхался зло, признавая с досадой, что занятие гиблое. Однообразие превращалось в пытку. Улиток есть он больше так и не рискнул, водоросли же отвратительно пахли, а по вкусу напоминали пластиковую тарелку из столовой на базе. Голод, уныние и злость заставляли Яна искать хоть какое-нибудь развлечение. Но в тоннеле, по которому они сейчас плыли многоножек, его любимцев, не наблюдалось, камни стали блеклы и серы. Даже величественные башни, спирали, конусы сталактитов набили оскомину.