Сегун
Шрифт:
– Я не согласен, – сказал Блэксорн.
– Ты не согласен со всем, что мы говорим? – сказал Жан Ропер. – Он враг. Он варвар, враг, и он чуть не убил тебя.
– Ты чуть не убил меня. Полдюжины раз. Если бы твой мушкет выстрелил тогда в Санта-Магдалене, ты разнес бы мне всю голову.
– Я в тебя не целился. Я целился в этих проклятых прихвостней Сатаны.
– Это были безоружные священники. И времени было достаточно.
– Я в тебя не целился.
– Ты чуть не убил меня дюжину раз, с твоей чертовой вспыльчивостью,
– Богохульство – смертный грех. Поминание имени Господа Бога – грех. Мы в Его руках, не в твоих. Ты не король, и здесь не корабль. Ты не наш командир…
– Но ты будешь делать то, что я скажу!
Жан Ропер огляделся, напрасно ища поддержки среди сидящих в подвале.
– Делай, что хочешь, – сказал он уныло.
– И буду.
Самурай так же хотел пить, как и они, но он замотал головой, когда ему предложили чашку. Блэксорн заколебался, приложил чашку х распухшим губам самурая, но человек оттолкнул чашку, разлив воду, и что-то хрипло произнес. Блэксорн приготовился парировать новый удар. Но он не последовал. Он не делал больше ни одного движения, глядя в пространство.
– Он сумасшедший. Они все сумасшедшие, – сказал Спилберген.
– Тем больше воды останется для нас. Хорошо, – сказал Жан Ропер. – Пусть катится ко всем чертям, как он того заслуживает!
– Как твое имя? Наму? – спросил Блэксорн. Он произнес это еще несколько раз на разные лады, но самурай, казалось, не слышал.
Они оставили его в покое. Но следили за ним, как если бы это был скорпион. Он не смотрел ни на кого. Блэксорну показалось, что он пытается что-то решить для себя, но не мог и представить, что бы это могло быть.
«Что у него на уме? – спросил себя Блэксорн. – Почему он отказался от воды? Почему он остался здесь? Это ошибка Оми? Непохоже. План? Непохоже. Можно ли нам использовать его, чтобы выбраться отсюда? Весь этот мир непонятен, за исключением того, что мы, может быть, останемся здесь, пока они не позволят нам выйти отсюда… если они когда-нибудь позволят. А если они позволят нам выйти, что дальше? Что случилось с Пьетерсуном?»
По мере того как становилось теплее, появлялись новые рои мух.
«О, Боже, я хочу, чтобы я мог лечь, хочу, чтобы я мог опять попасть в ту ванну – теперь бы им не пришлось нести меня туда. Я никогда не понимал, как важна ванна. Этот старый слепой с его стальными пальцами! Я мог бы час или два принимать его массаж. Что за глупость! Все наши корабли и люди, и все усилия – и для этого. Кругом неудача. Ну, почти. Некоторые из нас пока еще живы».
– Кормчий! – Ван-Некк тряс его. – Ты спишь. Вот он – он уже минуту или больше кланяется перед тобой.
Блэксорн потер глаза, прогоняя усталость. Он сделал усилие над собой и поклонился в ответ.
– Хай? – спросил он коротко, вспомнив японское слово, означающее «да».
Самурай держал пояс от своего изорванного кимоно, обмотав его вокруг шеи. Все еще стоя на коленях, он дал один конец Блэксорну, другой Сонку, наклонил голову и показал им, что надо сильно тянуть.
– Он боится, что мы задушим его, – сказал Сонк.
– Боже мой, я думаю, что он хочет, чтобы мы сделали это, – Блэксорн отбросил пояс и покачал головой. – Киндзиру, – сказал он, думая, как полезно оказалось это слово. Как сказать человеку, который не говорит на твоем языке, что это против твоих правил – совершать убийство, убивать безоружного человека, что ты не палач, что убийство – это преступление перед Богом?
Самурай заговорил снова, явно прося его, но Блэксорн снова покачал головой: «Киндзиру». Мужчина оглянулся вокруг с диким видом. Вдруг он встал на ноги и затолкнул голову глубоко в парашу, пытаясь в ней утопиться. Жан Ропер и Сонк тут же оттащили его, толкая и борясь с ним.
– Пустите его, – приказал Блэксорн. Они послушались. Он указал на парашу. – Самурай, если ты хочешь этого, тогда давай!
Мужчину тошнило, но он понял. Он поглядел на полную бадью: нет, у него не хватит сил держать там голову достаточно долго. Ужасно несчастный, самурай вернулся на свое место у стены.
– Боже, – пробормотал кто-то.
Блэксорн зачерпнул полчашки воды из бочки, встал – его суставы плохо сгибались, – подошел к японцу и предложил ему. Самурай глядел мимо чашки.
– Хотел бы я знать, сколько он сможет выдержать, – сказал Блэксорн.
– Вечность, – сказал Жан Ропер. – Они животные. Они не люди.
– Боже мой, сколько они продержат нас здесь? – спросил Джинсель.
– Столько, сколько захотят.
– Нам следует делать все, что они захотят, – сказал Ван-Некк. – Мы должны, если мы хотим остаться в живых и выйти из этой адовой дыры. Разве не так, кормчий?
– Да, – Блэксорн с радостью мерил тень от солнца. – Самый полдень, часовые сменяются.
Спилберген, Маетсуккер и Сонк начали жаловаться, но он обругал их, заставил подняться на ноги, и, когда все заняли новые места, он с удовольствием улегся. Пол был грязный, мухи – хуже, чем когда-либо, но радость от возможности выпрямиться во весь рост была огромная.
«Что они сделали с Пьетерсуном? – спросил он себя, так как чувствовал смутную тревогу. – О, Боже, помоги нам выбраться отсюда. Я так беспокоюсь».
Наверху раздались шаги. Открылась крышка люка. Около него стоял священник, сбоку от него – самурай.
– Кормчий! Ты должен подняться. Ты должен идти один, – сказал он.
Глава Шестая
Взоры всех, кто был в яме, устремились на Блэксорна.
– Чего они хотят от меня?
– Я не знаю, – серьезно сказал отец Себастьян, – Но ты должен сразу же подняться.
Блэксорн знал, что у него нет выбора, но он не оставлял спасительной стены, пытаясь собраться с силами.