Секира света
Шрифт:
Взволнованный ее участием, он решился:
— Так ведь ты сама и есть причина!
Ее темные глаза расширились, хотя на бронзовом лице показалось скорее сочувствие, чем удивление.
— Как так? — спросила она. — Я вовсе без намерения спросила, клянусь.
— О, я… ты… — Гордость и потребность высказаться боролись в нем. Его щеки, загоревшие под палящим солнцем, покраснели еще сильнее. — Ну хорошо, — сказал он наконец, избегая ее взгляда. — Ты пошла с нами, единственная женщина в отряде, и все ради Конана. Я не могу не видеть, как твой взгляд все время обращается на него и замирает, как часто ты находишь повод поговорить с ним, как бы ни был он занят с тех пор, как мы оказались в этой дьявольской стране. О, я вовсе не
Он глубоко вздохнул и попытался успокоиться.
— Мне очень жаль, — он глотнул, — я не то сказал. Ты вовсе не виновата, Дарис, но я тоскую по ней так сильно — сильнее, чем ты можешь представить.
Он не заметил, что в ней тоже происходит внутренняя борьба, и она очень быстро вновь взяла себя в руки. Она направила лошадь к нему поближе, пока их колени не соприкоснулись, затем положила ладонь ему на плечо и мягко сказала:
— Благодарю, Фалко. Теперь я немного понимаю — по крайней мере, знаю, что тебя мучает. Не запирай этого в своей груди, покуда оно не взорвется и не унесет наводнением твое истинное «я». Говори со мной, если ты больше никому не хочешь доверять. Рассказывай мне все, что происходит в твоем сердце. Позволь мне помочь тебе пережить это время ожидания и тоски и увидеть тот день, когда ты сможешь начать свою жизнь сначала. Позволь мне пробудить в тебе эту надежду и поддерживать ее.
Конан, который бросил короткий взгляд через плечо, увидел обоих так близко, и внезапно в нем поднялась непонятная дикая ярость.
Расселина раскрылась, и перед путниками предстала бесконечная пустыня и багряные дюны. Гребни песчаных барханов заскрипели под копытами. Ветер взвивал пыль, которая забивалась в нос и глаза.
Когда солнце приблизилось к горизонту и тени выросли до титанических размеров, к Конану подошел Тирис, проводник. Прежде Тирис сопровождал караваны, проходившие этой дорогой.
— Лагерь надо разбить здесь, — посоветовал он. Он указал на пурпурные скалы в отдалении. — Если верно то, что мне рассказали, когда я проходил здесь с караваном, то мы находимся самое большее в четверти дня пути от Птейона.
Лагерь быстро разбили. Лошади благодарно фыркали и ржали. Люди позаботились о них, дали им немного из скудных запасов воды, сняли тюки с провизией, стреножили и привязали, прежде чем развести костры и разложить одеяла. Тайянцы были, несмотря на внешнюю гордость, добродушными людьми, однако теперь они выглядели серьезными и если и разговаривали вообще, то только приглушенными голосами. Многие отошли от лагеря в сторону, чтобы помолиться, принести в жертву воды или сотворить какое-нибудь маленькое охранное волшебство.
Конан бродил вокруг, чтобы проверить посты. Много раз он бранил часовых за беззаботность, хотя ему и самому было ясно, что они этого вовсе не заслужили, и некоторые огрызались в ответ. Он сам не понимал, что вынуждает его делать это.
В стороне от лагеря на фоне заката выделялись два черных силуэта. Дарис и Фалко стояли друг против друга, держались за руки и были глубоко погружены в разговор. Спустя какое-то время они ушли по другую сторону дюны и пропали с глаз Конана.
Несколько минут Конан задавался вопросом, не могут ли недовольство и раздражение, мучившие его уже несколько дней, иметь определенные причины. Но какого сына ледяного севера не сделала бы раздражительным эта отвратительная, жаркая пустыня? Он перенес уже немало испытаний, но ни одно так не допекало его, как эта поездка. Ему казалось, будто нечто вроде вампира высасывает его силы и выносливость. Но должен ли он жаловаться на это, пусть даже самому себе? Все это были лишь тяготы тела, а до сих пор он никогда не позволял подобным вещам побеждать себя.
Нет, было нечто большее. Хотя прежде ему приходилось довольно часто долго обходиться без женщины — как сейчас, когда он оставил Бэлит, — ему никогда еще не приходилось так худо, как теперь. И надо было этой твердолобой Дарис навязаться в это путешествие и постоянно мелькать у него перед глазами. Она что, не видит, какое пламя раздувает? Не будь рядом ее земляков, которые этого вообще не захотели увидеть, он бы просто позабыл о всякой деликатности и попросту изнасиловал ее. Клянусь Дэркето! Он же может увести ее в сторонку и сделать это! И вот теперь она принялась обрабатывать этого офитского тюфяка. Чем он заслужил такое?
Ха, даже если у нее только это в голове, она все равно придет и будет ужинать одна. И он тоже проголодался.
Конан уселся на место, приготовленное для него и Фалко. Во время всего путешествия они ели вместе, и их одеяла были расстелены не так далеко друг от друга. Человек, который приготовил все для них и разложил костер, поднялся и с приветствием отошел в сторону. Конан насадил на кинжал сушеное мясо, лук и перец, все это некоторое время поджаривал над огнем, прежде чем попробовать. К этой трапезе он добавил глоток теплой воды с неприятным привкусом из своей кожаной фляги. Надвигалась ночная прохлада, и он натянул на плечи плащ. Спать ему не хотелось, но не было настроения и искать общество, так что он остался сидеть один, погрузившись в свои мрачные думы, и Бэлит была так недосягаемо далека от него. Сумерки сгустились, пала ночь, и звезды во множестве высыпали на небосклоне.
Под босыми ногами заскрипел песок — вернулась Дарис. Конан бросил на нее взгляд. Она высилась над ним неясной тенью.
— А, наконец-то, — проворчал он. — А где Фалко?
— Ему захотелось побыть немного одному и подумать, — ответила она.
— Общались? Да, это можно назвать, без сомнения, и общением.
— Что ты хочешь этим сказать? — Она уселась напротив него, и огонь костра отразился в ее глазах.
— А что ты вообще думаешь? — резко отозвался он. — О, я знаю, у меня нет никаких прав на тебя. Ты можешь делать все, что тебе нравится.
— Конан!
Еще никогда он не слышал такого ужаса в ее голосе, никогда не видел у нее такого лица. Она вскинула руки, словно обороняясь от удара.
— Но ты ведь не думаешь. Как ты мог?
— Ты, вероятно, вообразила, что я слепой? Он смазливый мальчишка, в то время как я в последнее время не был приятным компаньоном. Я же тебе сказал, ты можешь вытворять все, что вздумается. Теперь ешь. Я иду спать.
— Но я люблю тебя! — Дарис подавила рыдание и вновь взяла себя в руки. Спустя несколько мгновений она сказала тихо, но твердым голосом, глядя ему в глаза: — Выслушай меня. Клянусь Митрой: не случилось ничего, о чем нельзя было бы рассказать всем и каждому, если не считать братского поцелуя в самом конце. Фалко и я действительно только разговаривали. Тоска по этой Сенуфер из Кеми гложет его.
— По Рахибе, ты хочешь сказать, — язвительно поправил Конан. — Фалко болван.
— В том, что касается твоего мнения насчет того, что «Сенуфер» всего лишь другое имя этой ведьмы, я молчу, потому что это оттолкнуло бы его от меня. Нет, я заставляю его говорить о ней, что мне не трудно сделать. После того как он раскрыл мне свое сердце, часть тяжести спала с его души, и я могу говорить с ним о будущем, которое ждет его. Он, конечно, все еще не свободен от этой женщины, но, по крайней мере, я придаю ему новое мужество. Думаю, сегодня ночью он будет хорошо спать и завтра сможет собрать все силы, если это понадобится. И это все, что произошло между нами, Конан, — хотя мои мысли на этом не заканчиваются.