Секрет долголетия
Шрифт:
Борис Григорьевич был неистощим на выдумку и успешно работал в самых разнообразных жанрах: писал фельетоны, сатирические дневники — отклики на злобу дня, отлично обрабатывал рабочие письма. Перу Самсонова принадлежит блестящая «Коллекция лакированных» — острых литературных портретов кандидатов на вычистку из партии. Эта серия фельетонов, печатавшаяся на страницах журнала как раз в период чистки партии, имела особенный успех.
Однажды в редакции появился некий периферийный работник и потребовал свидания с автором «Коллекции лакированных».
— Кто же это дал вам право сочинить на меня пасквиль? — с места в карьер спросил он у Самсонова, потрясая номером «Крокодила».
— А
— Еще чего по хватало! Мне и так никакой жизни по стало. По телефону звонят — поздравляют, что в «Крокодил» попал… Встречаю знакомых — в лицо смеются!..
— А мы вовсе не имели в виду лично вас, — тщетно объяснял Самсонов. — У меня выведен, так сказать, собирательный, обобщенный тип. Чем же я виноват, что вы оказались на него похожи?..
Язвительным было не только творчество Самсонова. Он и в жизни любил поиронизировать над товарищами. Своим злым языком наживал он много врагов, но мы, крокодильцы, знали, что Борис Григорьевич вовсе не злой. Непримиримо злым он был к врагам, которых клеймил не только в своих ядовитых фельетонах, но и в популярных тогда сатирических сентенциях «Мысли беспартийного Савелия Октябрева».
Ввел эту рубрику в «Крокодил» бывший его редактор Н. Иванов-Грамен. Сочинял «мысли Савелия Октябрева» и Лебедев-Кумач. «Мысли» Самсонова отличались, пожалуй, наибольшей остротой и афористичностью. «В чернильницу Самсонова налит яд пополам с желчью», — говорили крокодильцы.
Мануильский очень ценил в Борисе Самсонове яркий накал его гневной сатиры. Он советовал крокодильцам учиться у него зло ненавидеть ту скверну, которая осталась нам в наследство от старого мира.
— У Самсонова нет равнодушных слов, — говорил Михаил Захарьевич. — Они всегда колючие и безжалостные, потому что рождены чувством.
Но как-то Мануильский, прочитав очередной фельетон Самсонова, выступавшего иногда под псевдонимом Б. Брандт, сказал:
— Вы забыли сегодня, Борис Григорьевич, что все же критикуете не врагов, а наших советских людей. Это ведь не царские помпадуры, которых уничтожал Салтыков-Щедрин. Надо немного полегче на поворотах.
— На то вы и редактор, чтобы наводить порядок! — ответил Самсонов. — Если бы мы, авторы, все писали правильно, то что осталось бы делать редакторам?..
Летом жили мы с Борисом Григорьевичем в Серебряном бору по соседству со старейшим правдистом, одним из видных партийных публицистов, Емельяном Михайловичем Ярославским. Он ценил сатирический талант Самсонова, и по вечерам мы частенько отправлялись любоваться розами, разведением которых увлекался Ярославский. Затем вместе с хозяином выходили через дорогу на высокий берег Москвы-реки, заросший вековыми соснами. Там, на любимой скамеечке Е. М. Ярославского, начинались интересные беседы.
Емельян Михайлович высоко ценил искусство карикатуры. Как-то, помню, он сказал, что вовремя напечатанная в газете, в плакате, понятная массам, она выразительнее всяких слов запечатлевает наиболее характерные черты врага. Особенно высоко отзывался он об искусстве Дени. Позднее в предисловии к его альбому Ярославский писал, что его рисунки станут для всякого историка таким же ценным документом, как воззвания, статьи, цифры, документирующие революционную борьбу.
Дружил Емельян Михайлович с Моором и Черемныхом, с которыми его связывала активная антирелигиозная работа.
Там же, в Серебряном бору, безвременно оборвалась жизнь Бориса Григорьевича Самсонова, умершего от инсульта. Еще много лет его творчество могло бы украшать страницы журнала…
* * *
В
Михаил Михайлович был человеком болезненным (в империалистическую войну он был отравлен газами), а кроме того, отличался мнительностью. В очередной понедельник он должен был приехать из Ленинграда на совещание сатириков. Мы послали за ним машину на вокзал. Заехав в гостиницу «Москва», где ему был забронирован номер, и оставив там вещи, он хотел приехать в редакцию. Но водитель вернулся один. Оказывается, Зощенко сказал, что плохо себя чувствует. Я позвонил в гостиницу, но номер не отвечал. Портье сообщил, что Зощенко уже уехал, сказав, что с дневным поездом возвращается в Ленинград…
Наутро все выяснилось: Михаил Михайлович рассказал по телефону, что, приехав в гостиницу, он почувствовал себя неважно, смерил температуру. Оказалось — тридцать семь… И, боясь разболеться в Москве, он, не поговорив ни с кем, уехал домой. «Простите меня, Михаил Захарьевич, — говорил он Мануильскому, — я оказался симулянтом… Совершенно здоров и сажусь, как проштрафившийся, писать для вас внеочередной рассказ…»
Зощенко никак не был внешне похож на автора своих брызжущих смехом, озорных рассказов, бичующих многоликое племя мещан, «совдураков» и пр. Сам редко смеялся, и даже улыбка у него была с грустинкой. Он хорошо читал свои рассказы, но тоже с серьезным видом, отчего его веселые истории казались еще смешнее.
ТЕМИСТ — ЭТО КТО?
Придумать тему для своего рисунка может далеко не всякий художник-карикатурист.
В № 5 «Журналиста» за 1929 год была помещена такая заметка: «Редкая честь выпала на долю карикатуриста М. Черемных, карикатура которого из «Крокодила» на тему о пакте Келлога была одновременно перепечатана в номерах «Правды» и «Известий» от 17 февраля 1929 г.».
По этому поводу В. И. Лебедев-Кумач писал в статье «Темное дело»:
«Заметка страдает неточностью, которую нужно исправить. М. Черемных — прекрасный рисовальщик и карикатурист. Рисунок, напечатанный «Правдой» и «Известиями», — хороший рисунок. И честь художнику Черемных выпала действительно редкая. Но эта честь не принадлежит ему одному. Он должен поделиться со скромным, невидимым читательскому глазу человеком, с человеком, которого забыл даже «Журналист», — с темистом. И неизвестно еще, кому по справедливости должна принадлежать большая доля чести. Ибо рисунок Черемных при всех его достоинствах перепечатан был только потому, что был сделан на особо нужную и важную в тот момент тему и имел острую, политически правильную подпись. А и то и другое — тема и подпись— ни в какой мере не составляют заслуги художника: они получены им в готовом виде от редакционного темиста».
Так называемый «темист» приносит на темные совещания черновые наброски рисунков и литературный текст (подпись) под ними. И хотя художник нередко совсем по-своему компонует рисунок, темист, несомненно, является соавтором художника в создании карикатуры как литературно-художественного произведения. К сожалению, однако, на страницах журналов темист напоминает безвестного каскадера в кинофильме: он совершает головоломный трюк, а показывают крупным планом лицо популярного артиста… И хотя в конце номера обычно помещается список авторов тем для рисунков, остается неизвестным, какую именно тему придумал тот или иной из них.