Секрет долголетия

Ефимов Борис Ефимович

Радлов очень дружил с Михаилом Зощенко. Роясь в старых крокодильских комплектах, я обнаружил целый ряд их совместных работ в нашем журнале на фактическом материале. Для примера приведу четырехкадровый рисунок Радлова из серии «Веселые проекты. Счастливые идеи. Первая гастроль Андрэ Госфикуса». В очень смешной подписи М. М. Зощенко рассказывает, что этот доморощенный факир мог «порубать» шею любому желающему зрителю. Однако в последнем рисунке голова у подопытного зрителя после эксперимента остается невредимой, зато топор смялся в лепешку. «Андрюша Госфикус раскланивается и дает научное объяснение:

«Никаких чудес, а просто ловкость рук рабочих павловских заводов (Нижегородской губернии). Топорик выпуска 1929 года…»

Администрация завода прислала в редакцию сконфуженное письмо, обещав принять меры для улучшения качества продукции. Оказывается, и в такой забавной форме можно действенно критиковать бракоделов!

Помнится и другой рисунок Радлова, сделанный в содружестве с Михаилом Зощенко — автором текста. Назывался он «Механический ограничитель» и изображал увлекшегося оратора на трибуне, в спину которого вот-вот воткнется острая вилка. Текст звучал так: «Многие ораторы, дорвавшись до кафедры или трибуны, теряют стыд и совесть и буквально часами не слезают с возвышения. Для механического ограничения времени наши ученые сообразили следующий доступный аппарат. Механическая вилка, связанная системой рычагов с часовым механизмом, слегка укалывает оратора в строго определенное время. Если оратор тем не менее не покинет кафедры, то пущай пеняет на себя…»

* * *

В 1937 году в «Крокодиле» появилась карикатура Федора Павловича Решетникова, изображающая вручение белыми медведями ключей от полюса Ивану Дмитриевичу Папанину. История этого рисунка лишний раз свидетельствует, насколько привлекателен сатирический жанр.

Решетников начал свой творческий путь с карикатур в стенгазете Вхутемаса, где он рисовал вместе с Кукрыниксами и Аминадавом Каневским. Когда позднее он тайком пробрался на ледокол «Сибиряков», чтобы стать участником арктической экспедиции, Отто Юльевич Шмидт оставил художника на судне, вдоволь насмеявшись над его карикатурами, помещенными в корабельной стенгазете.

— Юмор, он в трудном полярном путешествии не менее важен и ценен, — сказал Шмидт молодому художнику, — чем жизнетворные витамины. Понимаете? Поэтому, только поэтому я зачислил вас в команду…

Так Федор Решетников стал участником двух героических арктических экспедиций.

Интересно вспомнить, что после гибели «Челюскина» Решетников организовал на дрейфующей льдине вместе с другими участниками экспедиции выпуск стенной газеты «Не сдадимся!» Веселые карикатуры несли бодрость, оптимизм. Смех помог челюскинцам выстоять в неравной борьбе со стихией. А когда была уже налажена связь с Большой землей, стенгазету переименовали в «Не сдались!».

Вслед за «Вручением белыми медведями О. Ю. Шмидту ключей от полюса» Решетников поместил в «Крокодиле» целый ряд запомнившихся карикатур. Уже став известным советским живописцем, он продолжает верную дружбу с сатирой и юмором. Вместе с другими крокодильцами Решетников участвовал в создании серии известных сатирических панно в Клубе мастеров искусств в Пименовском переулке. Большой известностью пользуется также серия его скульптурных шаржей на крупнейших мастеров

нашего изобразительного искусства.

Но и живописные его произведения пронизаны лукавой усмешкой, родственной творчеству основоположника сатирического жанра в отечественной живописи Павла Андреевича Федотова. Вспоминая такие картины, как «Сватовство майора», «Завтрак у предводителя», явственно чувствуешь их влияние в решетниковских «Прибыл на каникулы» и «Опять двойка!».

К ШТЫКУ ПРИРАВНЯЛИ ПЕРО…

Великий поэт революции — один из старейших крокодильцев. Уже в № 4 за 1922 год, в первые же месяцы существования журнала, появилось его стихотворение «Нате — басня о «Крокодиле» и подписной плате». Его Владимир Владимирович Маяковский написал по просьбе К. С. Еремеева, которого он давно знал и очень уважал. Принесенная басня редактору понравилась.

— У меня к вам одна только маленькая просьба, — сказал дядя Костя, — нельзя ли вашу стихотворную лестницу свести в обычные, нормальные строки? Стихи хорошие, а рабочему читать их трудно…

— Константин Степанович, — заволновался Маяковский, — неужели вы думаете, что это просто моя блажь? Я ищу в таком построении стиха новую выразительность, обострение чувства ритма, которое должно передаться читателю!

— Владимир Владимирович, самое ценное в писательском труде — когда его произведение целиком доходит до массового читателя, — возразил Еремеев, — а вы сами осложняете восприятие своих стихов…

— Нет, дядя Костя, вы меня не убедите!

И тогда Еремеев не совсем дипломатично заметил:

— Учтите, Владимир Владимирович, что на гонораре уменьшение количества строк не отразится…

— Если бы не мое уважение к вам, — воскликнул Маяковский, — моей ноги больше не было бы в редакции! Я своими принципами не торгую!

Еремеев понял, что поступил нетактично.

— Считайте, Владимир Владимирович, что у нас никакого разговора не было. Я напечатаю стихи в том виде, как вы их дали. Насчет замечания о гонораре простите, а вот по поводу непонятности для читателей вашей лесенки остаюсь при своем мнении…

И он протянул Маяковскому руку, которую поэт крепко пожал.

— А теперь у меня еще просьба к вам, Владимир Владимирович. У нас послезавтра читательская конференция на заводе. Выступите лично и прочтите эти ваши стихи из будущего номера…

Маяковский охотно согласился. Он любил массовую аудиторию и блестяще читал свои произведения.

В тот вечер поэт был в ударе. После выступления, вызвавшего бурные аплодисменты, раскрасневшийся и возбужденный, он подошел за сценой к Еремееву.

— Ну как, дядя Костя? А вы говорили, что мои стихи непонятны!

— Да, но нельзя же автора возить на квартиру к каждому рабочему, который захочет почитать его стихи. Не правда ли? Вас не хватит. На слух звучит действительно великолепно, а вот когда про себя читать, неискушенный человек обязательно споткнется на вашей лестнице!..

— Ничего, — рассмеялся Маяковский, — привыкнут читатели к моим ступенькам. И еще как резво будут по ним подыматься до новой поэзии!..

Как-то в редакции спросили у Маяковского его мнение об одном молодом, но уже известном поэте.