Секрет государственной важности
Шрифт:
Гроссе и Евграф Спиридонович, повернувшись друг к другу спиной, спали на одном матрасе, набитом сеном.
Остановившись у гроба, Веретягина впилась взглядом в окоченевшее, мертвое лицо. Потрескивая, горели свечи у изголовья.
Она стиснула руки в кулачки, поднесла их к груди… О чем она думала в эту минуту? Жалела ли незадачливого спутника своего или задыхалась от бессильной злости, что все рушится?
Тут Веретягиной почудился шум за дверью. Словно кто-то шарил, пытался нащупать щеколду.
— Кто там? — спросила Лидия
— Тропарев, — позвала она негромко. Тот даже не шевельнулся. Подошла и толкнула его ногой. — Фельдфебель!
Афанасий Иванович проснулся. Он мгновенно сбросил тулуп, вскочил и испуганно моргал.
— За дверью кто-то есть, — дрожа, прошептала Лидия Сергеевна. — Чужие!
Тропарев взял винтовку, потихоньку шевельнул затвором, послал в ствол патрон и подошел к двери. Прислушался, потом рывком открыл ее.
Лидия Сергеевна вскрикнула. В дверях стоял в мокрой куртке и красноармейском шлеме Федор Великанов. За ним еще кто-то. «Великанов виноват в смерти Сережи, он большевик…» И Веретягина, почти не целясь, выпустила в Федю чуть не всю обойму своего пистолета.
Юноша покачнулся, выронил винтовку и, схватившись за грудь, свалился на пороге.
Фельдфебель, рыча, ринулся вперед, сбил с ног партизана Колотушу и раздробил ему голову прикладом. Ломов успел выскочить во двор.
— Тревога! — закричал фельдфебель, стреляя раз за разом вдогонку матросу. — Тревога!
Капитан Гроссе, ничего не понимая спросонья, метался по комнате. Евграф Спиридонович тоже проснулся, но лежал тишком, смекнув, в чем дело.
Теперь перестрелка и крики слышались по всему лагерю. Фельдфебель увидел несколько человек, которые, стреляя на ходу, бежали к открытой калитке. Все чаще стрельба у палаток, кое-где схватка переходила в рукопашную.
Что делать? Тропарев решил: надо спасаться.
Он захлопнул дверь, завалил ее тяжелым столом и скамьями. Распихав по карманам патроны, плечом высадил вместе со ставнями окно, выходящее к лесу, набросил шинель на Лидию Сергеевну и схватил ее в охапку.
— Сережа, Сережа… Надо похоронить, оставь меня, хам, — отбивалась Веретягина.
— Партизаны… — хрипел Тропарев, закрывая ей рот бородой. — После панихиду справим.
Лидия Сергеевна царапалась, кусалась, но фельдфебель не обращал внимания. Выбравшись из окна с Веретягиной на руках, он быстро скрылся в лесу.
Глава двадцать шестая
В ТАЙГЕ ВСТРЕЧАЮТСЯ РАЗНЫЕ ЛЮДИ
Фельдфебель Тропарев сидел на вершине огромного кедра. Дерево росло на сопке. С высоты хорошо видна коричневатая лента реки, опоясывающая почти замкнутым кольцом сопку и большой участок первобытного леса, которого не касалась еще рука человека.
Тропарев понял, почему через двое суток они очутились на прежнем месте, и снова уверовал в свои силы: не заплутали, а река подвела.
После
Тропарев не торопился слезать с дерева. Как красиво вокруг!
Перед его глазами простирались пологие холмы, покрытые хвойным и лиственным лесом. На западе нагромождения малых и больших сопок, словно застывшие зеленые волны, постепенно поднимались все выше и выше. У самого горизонта синели далекие зубцы Сихотэ-Алиня. На востоке туманилось море…
День занялся чудесный. Солнце прогоняло из впадин и ложбинок последние клочья тумана, воздух делался прозрачным, голубым. По небу плыли редкие кучевые облака, их причудливые тени ползли по бескрайнему синевато-зеленому таежному ковру.
Послышалось соболиное урканье. Над головой фельдфебеля зашуршало. Темный пушистый зверек с быстрыми веселыми глазками смотрел на человека.
«Прекрасно творение рук твоих, боже милостивый, — подумал Тропарев, — и велико, необхватно. Можно месяц идти, и души людской не встретишь…»
Но что это? Он с силой сжал сук, за который держался, и стал напряженно вглядываться. За коричневым кольцом реки, на юго-западе, тонкой сизой струйкой курился дымок.
«Человек, жилье, пища», — пронеслось в голове; дымок в тайге говорит о многом. Проученный капризом реки, Тропарев на этот раз заметил направление по компасу и осторожно сполз с кедра.
Лишь несколько дней провела Лидия Сергеевна в лесу, однако ее трудно было узнать. Она постарела на десяток лет, лицо опухло и покраснело, руки и шея в болячках: ее барская кожа особенно пришлась по вкусу комарью. Вместо обуви — сплетенные из ивовых прутьев лапти, ноги обмотаны тряпьем. На плечах офицерская шинель Сыротестова.
Веретягина сидела, прислонясь спиной к дереву, и безучастно смотрела на остатки костра. Золу покрыл слой мошкары: опалив крылья, она падала на угли, пока те совсем не остыли.
— Видел дым, — пробасил фельдфебель. — Идем, Лидия Сергеевна, может, людей встретим.
Не сказав ни слова, Веретягина встала и покорно поплелась за Афанасием Ивановичем.
Ветерок, дующий прямо в лицо, донес хриплое карканье и удушливый, тошнотворный запах. На полпути им встретилась порожистая прозрачная речушка, стекавшая с ближних сопок в реку с мутной коричневой водой.
Приток заполнили тысячи и тысячи лососей. Много мертвой рыбы плыло вверх брюхом, но живая продолжала медленно двигаться против течения. Лососи почернели, все в ссадинах, тощие от голода. Хвост и плавники обтрепались. У самцов вид еще ужаснее: верхняя челюсть скрючилась, зубы отросли, как у хищного зверя.