Секрет государственной важности
Шрифт:
Их корабли то покрывались льдом, то палуба рассыхалась от жары и вар вытекал из пазов. «Я рад, что я русский, — думал Федя. И тут же другое: — А все ли мы хорошие — русские люди? Сестра милосердия Веретягина. Она стреляла в меня… Почему? Считала своим врагом? Да, она мой враг, враг простых людей».
Федя вспомнил своего отца. Николай Великанов погиб в боях за народ. Он очень любил родину, Россию. Мать говорила о мечтах отца: «Когда сын, Федя, вырастет, он будет плавать по всему миру, увидит многие страны, но пусть никогда не забывает Россию. Пусть его не прельщают чужие красоты. Надо гордиться своим народом. Пусть он помнит: того, кто сам себя не уважает, другие уважать
«Но как же те, враги? — думал Великанов. — Они тоже говорят, что любят Россию. Нет, не любят — они открыли двери для интервентов. А капитан Гроссе? Он тоже враг». Юноша вспомнил, как Оскар Казимирович разговаривал с ним в каюте на погибшем корабле. Ему сделалось горько. «Почему я поверил в доброту врага? Мадам Веретягина действовала открыто, она стреляла мне в грудь. А Гроссе прятал свои мыслишки. Он не захотел уйти с командой в Императорскую гавань, не хотел командовать партизанским пароходом. Он побежал к белякам, Сыротестову и предал меня. Да, Гроссе тоже враг, враг хитрый, с ним надо быть беспощадным».
Но ведь, вступая в комсомол, Федя превосходно знал, кто его друзья и кто враги. Поэтому он и стал комсомольцем. «Все это так, — ответил сам себе юноша. — Но распознать врага не всегда просто. Надо столкнуться с ним, почувствовать его лживый язык и железные зубы. Теперь я не ошибусь, теперь я буду зорко смотреть…»
Нелегко и не вдруг отрешался Федя от прежних богов. Да, богов… Фигура капитана долгое время обожествлялась им, как и всяким начинающим моряком. Каждый капитан был для него непререкаемым авторитетом. Но теперь он знал куда больше. Оскар Казимирович часто говорил: «Я выполняю свой долг». Но в чем же сегодня долг моряка-патриота? Разве настоящий человек повезет карательную экспедицию врага? А везет — значит, он сам враг, враг Феди. Враги все, кто помогает белой власти, стоит за старое, за деньги: все богатые люди — враги. Им ведь незачем бороться за новое, им и сейчас хорошо…
А машинист Никитин, матрос Ломов, Таня — милая девушка, унтер-офицер Потапенко… Это друзья, он встретил их на трудном участке пути. Без них он вряд ли мог выполнить боевое задание…
Думы Феди переключались с одного на другое. Иногда он терял смысл, он старался снова уловить нить. Ему казалось, что мысли похожи на маленьких серых зверьков с пушистыми хвостиками. Надо, обязательно надо поймать зверька, тогда все станет ясным.
Не самое главное в работе капитана — уметь вести пароход безопасными курсами. Главное — найти правильный путь к сердцу людей. Без людей ничего не сделаешь — этого Федя никогда не забудет…
Внезапно он увидел, как входит в здание морского училища. Тут его дожидается Игорь, брат Вячеслава Стремницкого. Застенчивый, вежливый юноша. Он и Федя сидели на одной скамье. Игорь ходил в затрепанной форме — донашивал старое с братниных плеч. В семье бедность. Но отца Стремницких, генерала, в 1906 году убили восставшие матросы. Неужели поэтому Вячеслав перешел в другой стан, к Сыротестову, Оскару Казимировичу, Веретягиной?
На Федю опять смотрят яростные глаза Веретягиной, на груди ее кровавится крест. Она поднимает браунинг, сейчас будет стрелять; Феде жалко себя, свою маму. Для него, Феди, она жила. Мама… сегодня она веселая, смеется. Ей удалось сшить сыну форменную куртку и купить фуражку. Каким красивым казался тогда себе Федя! Еще бы: на плечах куртки нашиты прямоугольные контрпогончики из синего бархата, а на них бронзовые вензеля — штурвал и якорь. На медных пуговицах тоже якоря. Фуражка с белой окантовкой и кокарда — якоря крест-накрест. Юноша улыбнулся…
Его улыбку видела Таня. Девушка сидела не шевелясь. По едва ощутимым движениям Фединой руки, по словам, вырывавшимся у него, она старалась догадаться о его переживаниях. Может быть, она сможет помочь… Федя лежит в постели с простреленной грудью; не много было надежд на выздоровление. Таня почти не отходила от него, долгими часами неподвижно сидела у изголовья.
Партизанский фельдшер Иванченко с грубоватой прямотой как-то сказал:
— Выкарабкается парень — пусть благодарит Татьяну.
Когда Федя приходил в сознание, днем ли, ночью, — он всегда видел возле себя Таню. Пряча свою боль и усталость, она с неизменной улыбкой встречала воспаленный взгляд юноши, отвечала на бессвязные вопросы. Временами Таня со стесненным сердцем слышала его яростный бред, давала успокаивающее питье, меняла холодные компрессы.
Шли дни за днями; Федя поправлялся медленно, трудно. Больной, слабый, он стал всем для Тани. Она поднимет, выходит его!
…Федя вспомнил старого знакомого, Намунку. «Его убил поручик Сыротестов. Намунка был врагом моих врагов, — затрудненно размышлял Федя. — Значит, он был моим другом. Значит, я не ошибся». Перед его глазами — покоробленное возрастом бронзовое лицо ороча.
Опираясь на длинную жердь, он ведет их к сталактитовой пещере. Крутой подъем, Федя выбивается из сил, Намунка протягивает ему кору лимонника.
«Его кушай надо, шибко хорошо. Большой сила давай, отдыхай не надо… Кусай, кусай, потом проглоти».
Жует Федя горькую кору лимонника… Во рту противно, жжет грудь, он стонет…
Заботливая рука подает ему пить. Федя с жадностью делает несколько глотков, боль постепенно стихает.
Мысли несутся со страшной быстротой. Он и Таня стоят в его прежней каюте, там, внизу…
— Ты любишь меня, Танюша?
Федя со страхом и надеждой ждет ответа, робко берет девичью руку, чувствует ее нежную, живую теплоту.
— Люблю, Феденька, — едва слышится в каюте. Не в той — здесь, в капитанской.
Юноша сжимает Танину руку, открывает глаза. На него смотрят печальные синие глаза подружки.
Мысли несутся дальше. Федя видит старика буфетчика.
«Капитан наш каков оказался! А я-то ему и бельишко стирал, и в тазу, как ребеночка, банил, — шевелит седыми усами. — Поймал, говорит, партизана, — это он на тебя…»
Тоже друг… Совсем неожиданный. Капитанский холуй, как его называли на пароходе. Федя считал его врагом. Евграф Спиридонович всегда был на стороне капитана. А вот поди же, когда настал момент, сумел разглядеть людей.
Опять начался жар…
Слышится глухой шум. Это отзвуки волн на пустом, погибшем корабле. Он медленно двигается в темноте, боясь ушибить босые ноги. Музыка, он слышит музыку…
Друзья и враги… Если бы они носили форму, как солдаты. Друзья — синюю, а враги — желтую. Тогда никто никогда не ошибался бы. Федя вспомнил, как в машине он вытаскивал гаечный ключ против Виктора Никитина. Ему стало стыдно: хотел ударить друга, спасшего их в тот страшный день, когда беляки захватили корабль. Как он ошибся! Надо быть осторожным, но не шарахаться от людей и не ходить с повязкой на глазах.