Секрет политшинели
Шрифт:
Ход сообщения был с достаточной точностью нанесен на карты фашистских артиллеристов. Вражеские самолеты сфотографировали его с воздуха. Но прямое попадание в узкую нитку траншеи было почти исключено. У фашистов, однако, имелся способ добираться до тех, кто идет по траншее. В небе над ней то и дело вспыхивали разрывы шрапнели. Облачка светлого дыма плыли над ходом сообщения, а вниз дождем сыпалась начинка шрапнельных снарядов. Большинство раскаленных «капель» этого дождя проливалось опять же над пространством справа и слева от хода сообщения. Но часть из них все же ранила и убивала шедших по нему людей. Мертвых тотчас поднимали из траншеи и откатывали от ее краев – кого подальше, кого поближе, – а по ночам хоронили. Тяжелораненых оттаскивали до ближайшего «кармана», отрытого
Я шел по траншее злой как черт. «Негодяи, – думал я о виновниках злоупотреблений, вызвавших такую тревогу. – Мародерствуют, жрут там за погибших… Или, чего доброго, выменивают излишки продовольствия на водку… И вот из-за этих жуликов я должен брести здесь ночью, в мороз, согнувшись в три погибели… Брести куда-то на самые кулички фронта!»
На этот раз – я знал это твердо – смягчать ничего не буду. Во-первых, сам характер злоупотребления уж больно гадкий. Кто же не знает, что ленинградцы, рабочие, стоящие по 12-14 часов у станков, наши матери, жены, дети все еще ощущают нужду в продовольствии. Да и бойцам, месяцами безвылазно живущим в промерзших окопах, все еще не хватает необходимого числа калорий. И в этих условиях пропивать или втридорога продавать хлеб и другое продовольствие, получая его на убитых товарищей, – преступление, не заслуживающее никакого оправдания!
Мысленно я уже составлял текст рапорта, который, помимо доклада по телефону, будет направлен командующему фронтом: «Факт злоупотребления вскрыт. Меры приняты. Виновные отданы под суд военного трибунала. На их непосредственных начальников наложены взыскания. Боеспособность роты восстановлена полностью. Политотдел армии, опираясь на подчиненные ему политорганы подразделений, а также на армейскую и дивизионную печать, использует данный факт в своей воспитательной работе среди бойцов и командиров…».
На командном пункте полка, а затем и на командном пункте батальона я не сообщал об истинной цели моего прихода. Сказал, что должен уточнить на штабной карте расположение передовых частей. Подобную ложь приходилось в отдельных случаях пускать в ход, чтобы не вызвать в связи с приходом порученца из штаба армии переполох, а главное – чтобы избавиться от сопровождения вышестоящими начальниками в подчиненные им роты и батальоны.
В штабе батальона мне указали направление и ориентиры, по которым следовало идти в роту капитана Федотова. Тут же меня предупредили, что противник простреливает пространство между батальоном и ротой из тяжелых пулеметов. Шальная очередь может прилететь в любой момент, поэтому двигаться до расположения роты необходимо только ползком.
Я отправился в путь вместе со связным – молчаливым пожилым солдатом. Больше часа я полз вслед за ним по кочкам замерзшего болота, цепляясь то полевой сумкой, то кобурой пистолета за мелкую, жесткую, точно проволока, болотную поросль. Затем, как мне и сказали, болото сменилось узкой полосой твердой земли. Потянуло легким дымком. Показались плотно прижатые друг к другу покрытые снегом бугорки. Я отпустил связного и двинулся дальше один.
– Стой! Кто идет? – окликнул меня невидимый часовой. Я произнес пароль, названный мне в батальоне, и приказал часовому передать через караульного начальника командиру роты, что представитель штаба армии ждет его на передовой позиции. Миновав «городок» снежных холмиков, я пополз дальше, снова по болоту, до боевого рубежа роты. Мои часы показывали шесть утра, но до рассвета было еще далеко. Я опустился в окоп. В ожидании командира роты можно было спокойно оглядеться и предварительно оценить организацию обороны на участке.
Здесь, в районе Красного Бора, не было сплошной линии обороны, столь привычной для нас на Ленинградском фронте. Вклинившиеся на разные расстояния в расположение противника подразделения поддерживали между собой огневое взаимодействие. Рота капитана Федотова вклинилась в расположение немцев метров на триста впереди своих соседей. Ее передовая позиция проходила посреди замерзшего болота, в то время как соседние роты окопались на полосе твердой земли.
Окоп, представлявший собой передовую линию обороны, был неглубок – в половину человеческого роста. Зарываться глубже в землю здесь, очевидно,
5
МГ – «Машиненгевер», немецкий тяжелый пулемет.
Траншея, в которой я находился, изламывалась под острыми углами. Я видел только небольшой ее отрезок и, соответственно, всего двух бойцов, стоявших на постах слева и справа. И один, и второй то и дело искоса на меня поглядывали.
Я хорошо знал эти косые взгляды, которыми бойцы, находящиеся на «передке», удостаивали нашего брата штабного офицера, прибывшего из тыла, чтобы «учить их жить». Армейский тыл представлялся людям переднего края тихими и безопасными райскими кущами. Разумеется, на деле это было далеко не так, особенно у нас на Ленфронте, где тылы армий размещались вблизи от передовых частей, в прямой досягаемости артиллерии противника. Тем не менее была доля истины в таких представлениях. И, не скрою, я всегда испытывал чувство неловкости перед ними – бойцами передовой линии – за свою и в самом деле куда более благоустроенную и куда менее опасную жизнь на войне.
«Как все-таки живут здесь люди?» – подумал я. В задней стенке окопа, в промерзшей торфяной почве вырублены так называемые «лисьи норы», укрытые тонкими, как палки, стволами осины, поверх которых положены еловые ветки. За этими ветками ходила, верно, в тыл специальная команда. Здесь поблизости никаких елей не видать. Как отдохнуть здесь? Как лечь? Как вытянуться? Как согреться? Да и можно ли тут вообще развести огонь без того, чтобы противник не ударил по дымку миной, которая вмиг разнесет все эти елки-палки?! Невольно подумалось: «А мне-то куда укрыться, если немцы сейчас произведут артналет?» Я быстро отогнал эту мысль, сел на ящик из-под патронов и стал вновь размышлять о существе порученного мне дела.
Итак, первое впечатление по одному из вопросов, который мне надлежало изучить, было далеко не радужным. Оборона на участке роты выглядела слабой и ненадежной. Потери в людях здесь наверняка были большими…
Из-за поворота траншеи вышел командир в белом когда-то полушубке, с автоматом на груди. Он приблизился ко мне и остановился, подняв руку к цигейковой шапке. Из-под нахмуренных бровей на меня смотрели серые, неприветливые глаза. В этом хмуром взгляде читалось откровенное раздражение моим неожиданным появлением.
– Командир роты капитан Федотов. Прибыл по вашему приказанию, товарищ подполковник.
– Здравствуйте, капитан, – сказал я, стараясь придать своему голосу как можно менее официальное звучание. – Вот мои документы, – я протянул удостоверение и командировку.
Командир роты внимательно рассмотрел мои бумаги, вернул их мне и после этого так же хмуро продолжил рапорт.
– Вверенная мне рота занимает оборону на отбитом у противника участке фронта протяженностью в один километр. Списочный состав роты после докомплектования перед началом боев – 157 человек. Выбыло в медсанбат по ранению 46 человек. Из них: офицеров – 2, младших командиров – 5. В строю находится 111 человек.