Секрет Златовласки
Шрифт:
Вообще-то у нее было мало оснований для тщеславия. Ростом она была чуть ниже шести футов, но без той гибкой стройности, которая сделала бы ее высокий рост модным. Все остальное, правда, было пропорционально ее внушительному росту, но это служило слабым утешением. Лицо было, мягко говоря, скуластым, подбородок слишком квадратный, рот немного великоват, большие, темные, глубоко посаженные глаза с поволокой придавали ей сонный вид, что, впрочем, являлось полной противоположностью ее необычайно работоспособной натуре.
Она давилась сладким кофе, казавшимся ей горьким под молчаливым пристальным
За очками в черепаховой оправе его голубые глаза казались непроницаемыми, как обычно. Бенедикт Сэвидж всегда казался ей таким же пунктуальным и упорядоченным, как и архитектурные чертежи, которыми были увешаны стены студии рядом с его спальней.
Он также был очень замкнутым человеком, сдержанным до холодности. По сути дела именно из-за этого он и являлся для Ванессы идеальным хозяином, а также потому что редко наезжал в свой старинный дом, считавшийся местной достопримечательностью на восточном побережье полуострова Коромандел, и всегда оповещал об этом заранее.
До сего дня…
Пальцы Ванессы еще сильнее сжали чашку. У нее появилось смутное предчувствие, что этот приезд полностью и навсегда изменит приятный уклад жизни в Уайтфилд-хаусе. Уже теперь, сама того не желая, она совершенно иначе представляла себе Бенедикта Сэвиджа. Он уже был не просто ее хозяином, а мужчиной, который, к сожалению, вторгся в ее внутренний мир…
Он все еще смотрел на нее, и Ванесса съежилась от страха, подумав о том, какие мысли, должно быть, проносятся в его голове.
Если бы только вспомнить, что именно произошло!
К сожалению, она не смогла припомнить события вчерашнего вечера с момента, как свалилась в постель после ужина с Ричардом, где позволила себе слишком много шампанского, и до того, как услышала звуки наступающего рассвета, проникающие в окно, хотя знала, что накануне вечером плотно его закрыла.
Когда она открыла глаза и увидела, что лежит почти нос к носу с обнаженным хозяином, ее рука обвивает его торс, а бедро зажато у него между ног, она сначала подумала, что видит сон. Нельзя сказать, что она и раньше грезила о Бенедикте Сэвидже; в этом смысле она всегда чувствовала себя в полной безопасности. Он принадлежал к тому разряду мужчин, которые ее не привлекали. Ванесса считала его слишком заумным, чересчур бесстрастным и немного помешанным на безупречности, в то время как она идеальному совершенству предпочитала комфорт.
К счастью, голова у нее была так одурманена, что она не закричала, когда все остальные органы чувств подтвердили ей, что прижимающееся к ней голое тело – кошмарная реальность. Она просто застыла от ужаса, что может ненароком разбудить его, не могла поверить, что эта гибкая мужская рука, которая так собственнически обхватила ее мягкую грудь, действительно принадлежит Бенедикту Сэвиджу… не говоря уже о том, что она ощущала своим бедром. Лежащий в ее объятиях мужчина, хотя и находился еще во власти сна, но явно пребывал в состоянии возбуждения!
Стыд и изумление боролись у нее в душе те долгие мгновения, которые понадобились ей, чтобы понять: у нее все же есть возможность избежать нежелательных последствий своего безрассудного поступка. Глубокое и ровное дыхание говорило ей, что Бенедикт – мистер Сэвидж, мрачно поправилась она, пытаясь за официальным обращением обрести хоть какую-то защиту, – еще крепко спит. Не сводя глаз с его лица, Ванесса осторожно, дюйм за дюймом, высвободилась из тесного объятия, не переставая молиться о том, чтобы он не проснулся!
Все прошло удачно, только в последние несколько секунд он задвигался и промычал что-то нечленораздельное, протестуя, когда от него отодвинулась теплая женская плоть, но, к счастью, глаз так и не открыл…
Когда она наконец соскользнула с края постели, утянув за собой почти всю простыню, он, застонав, вяло перекатился на другой бок и уткнулся лицом вниз, длинной мускулистой рукой подтянув к себе под ребра ее подушку и пригвоздив к месту коленом. Ванесса скромно набросила на него простыню и поспешно выскочила из комнаты. Смешно, но испытываемое ею чувство унижения еще больше усилилось, когда она увидела, что ее присутствие так легко заменила бесформенная подушка!
Она долго и старательно отмывалась в душе, пока не почувствовала, что с кожи смылся его мужской запах и ощущение его прикосновения, но даже теперь воспоминание об этом не переставало преследовать ее.
Вновь и вновь она проклинала Бенедикта Сэвиджа за то, что он воспользовался невинной ошибкой. Почему он не разбудил ее? Или, что еще хуже, он пытался это сделать, а она в пьяном угаре повела себя безрассудно игриво?
Ванесса внутренне содрогнулась, трепетно следя за ним сквозь защитную изгородь своих ресниц. Что он застыл, как статуя? Почему ничего не говорит – ни обвинения, ни шутки, ни просьбы объяснить, ни требования, чтобы она собрала свои пожитки и больше никогда здесь не появлялась – хоть что-нибудь, чтобы нарушить это невыносимое напряжение.
В панике она пыталась истолковать его нерешительность. Небритое лицо и всклокоченные волосы служили явным признаком растерянности для мужчины, являвшего собой образец элегантности даже на отдыхе. На его мрачном лице застыло более замкнутое, чем обычно, выражение, тонкие губы резкой чертой выделялись на заросшей щетиной нижней половине лица, что еще сильнее подчеркивало внутреннее напряжение. Однако его свежая рубашка в бело-голубую полоску была подобрана в тон к темно-синим брюкам, значит, он не так уж сильно торопился выяснять отношения и не напялил на себя первую попавшуюся под руку одежду. Молчание затянулось, так что нервы едва не сдали.
– Я вам нужна, сэр?
До Ванессы слишком поздно дошла вся двусмысленность ее вопроса, и ей пришлось стиснуть зубы, чтобы не дать себе пролепетать в тягучую тишину какое-то оправдание. Аккуратно застегнутый ворот блузки внезапно показался слишком тесным.
– Я… – Он избавил ее от пытки своего пристального взгляда и опять осмотрелся вокруг, как бы подыскивая слова: – Э-э… Я что, завтракаю в одиночестве?..
Ванесса заметила немой вопрос в глазах миссис Райли, но не пожелала разделить ее молчаливое изумление по поводу необычной для хозяина нерешительности. Она была слишком занята собственными мыслями, пытаясь понять, намеренно ли он продлевает ее агонию или же просто не хочет унизить в присутствии экономки.