Секретная почта
Шрифт:
— А как к тебе брат относился?
— Да с холодком… Не раз твердил: «Твои разговоры — что мыльные пузыри. Сиди и помалкивай… Все пройдет, забудется…»
— Крестьянин… — как бы оправдывая брата Пакальнишкиса, махнул рукой Вимбарас. — Земля хорошая, скот, усадьба… Спокойный середнячок… Долго он приглядывается. Но кто знает, что он теперь думает? Знаешь, зайдем как-нибудь оба к нему… Потолкуете… А?.. Ведь сколько месяцев не видались.
И, должно быть, самому Вимбарасу понравилась эта мысль. Он даже пообещал — на следующую неделю отрядить Пакальнишкиса. Пусть встретятся.
По лесу плыл аромат сосновой смолы. От него кружилась
В полных солнечного света и путаных пестрых теней зарослях они снова остановились передохнуть. Вимбарасу захотелось кисленького — он собирал заячью капусту и помаленьку жевал. Пакальнишкис прищурившись наблюдал за певчими птицами. Вот прыгает маленькая пичужка с красноватым хвостиком. Пташка, почуяв гостей, подает голос. Дальше, попискивая, снуют корольки. Брызжут по зеленой чаще, как искры, и безостановочно свистят.
— Маленькая пеночка смеется и поет, даже заглатывая добычу, — рассмеялся Пакальнишкис…
Вимбарас о чем-то думал… Казалось, он недослышал Пакальнишкиса, только рукой махнул: хватит, идем… И парень послушно последовал за ним. «Еще час, и будем в лагере»… Людвикасу даже показалось, что он почуял дым от костра. Там ждет горячий завтрак, а потом отдых в палатке из еловых веток. Запахнет можжевельником, под носом прожужжит лесная пчела. Где-то далеко за холмом, покрытым елками, затрубит лось. Весело поскрипывая, будут шуметь широколапые сосны, клоня ко сну, смыкая веки…
Пакальнишкис вспомнил, как в начале войны в родную деревню приперлись сметоновские полицейские. Мундиры свои они, видно, держали закопанными — форма была помятая, и сами прятались, как мыши, но теперь выглядели самодовольными, смотрели строго, разговаривали зычно.
— Не отлучаться дальше ста метров от дома, а то — расстрел! — приказали они, отбирая у него паспорт. — Твоим делом господин комендант займется!
И Людвикас подчинился приказу. Старший брат поглядывал на него озабоченно, даже с неприязнью.
— И надо было тебе бегать в местечко… — упрекал он его. — Нашелся политик… Молокосос!.. Какая власть бы ни была, она и без тебя обойдется… Чего доброго, еще пристрелят как собаку… А нас с хозяйства сгонят…
Людвикас не огрызался, не спорил, собирал щавель по канавам, оглядывался, но все не решался… Ему только девятнадцать лет… В кармане ни копейки… Куда убежишь?
В конце концов полицейские уехали в другую волость. Там они расстреливали новоселов и евреев.
Людвикас все мешкал, никак не мог решиться. Родственников в городе у него не было… Паспорт забрали полицейские… Куда денешься? А побежишь да поймают — еще хуже… Опять же, он никому ничего плохого не сделал… Правда, бывал на собраниях, сажал в местечковом саду деревья, помогал строить трибуну… Собирался вступить в комсомол, но не успел… Но разве за это могут наказывать? На всякий случай Людвикас летом спал на заросшем ольхой обрыве, днем, если в усадьбе показывался незнакомец, он прятался за гумно или лез в малинник. Мало-помалу успокоился и брат. В хозяйстве нужны были рабочие руки. Прошел год…
Мысли Пакальнишкиса прервал Вимбарас.
— Давай собирать орехи! — предложил он. — Мы почти уж и пришли…
Кусты были облеплены гроздьями орехов. Людвикас рвал их горстями и запихивал за пазуху. В лагере ждет девушка… В походах она не участвует: готовит еду, шьет, латает одежду. Хрупкая, слабая, бледная. Война ее застигла в шестом классе гимназии — казначеем комсомольской ячейки. Недалеко от латвийской границы ее схватили белоповязочники. Альдона шла на восток и несла портфель с документами, списками. За это ее нещадно били, а потом заперли в сарае. Ночью она прорыла руками дыру под фундаментом, вылезла и убежала… По вечерам Людвикас подолгу говорит с Альдоной. Недалеко от лагеря они облюбовали старую смолистую ель. Ее широкие ветвистые руки дают им кров. Вблизи журчит лесной ручеек, в нем отражается луна, мигают звездочки… Если пойдет теплый летний дождь, он звенит в ветвях, как тихая музыка, а у ствола, где сидят Людвикас и Альдона, не просачивается ни капельки. Там уютно, тепло и спокойно, словно в родном гнезде.
Пакальнишкис знает, кому достанутся орехи. Они сядут с Альдоной вечером под елью и будут щелкать их, как белки, смотреть на золотистый отблеск луны в ручейке, слушать, как ухает во тьме совушка-вдовушка… И нисколько не будет страшно…
Неподалеку в орешнике сопел Вимбарас.
Пакальнишкис, улыбаясь, протянул руку к лохматой согнувшейся ветке, но она была слишком высоко. А какие там чудные гроздья! По четыре, по пять орехов. И они будто улыбаются. Не достанешь, паренек с ноготок!..
Пакальнишкис ловко прыгнул, схватил ветку и пригнул ее — большую, беспокойно шелестящую.
Вдруг сквозь ветку он увидел незнакомого человека. Серо-зеленая форма, серо-зеленый шлем, настороженные глаза… Солдат стоял и, видимо, ждал Людвикаса. Они прекрасно видели друг друга. В сознание Людвикаса врезалось: шлем утыкан зелеными березовыми веточками, подбородок оброс рыжеватой щетинкой, а рот от напряженного ожидания раскрыт, мелкие зубы, словно обгрызенные.
Солдат, видно волнуясь, торопливо вскинул винтовку и, даже не прицеливаясь, выстрелил…
В ушах у Пакальнишкиса так грохнуло, как будто бы под ногами взорвался пороховой склад. Парень полетел куда-то, как ему показалось, в темную бездну… Он пошевелил плечом, головой, горячей рукой дотронулся до чего-то твердого и холодного. Земля… Пахло сыростью, папоротником. Черные шишковатые кусты орешника, вцепившиеся в землю, показались ему бесчисленными ногами врагов, окруживших его со всех сторон, готовых растоптать его. Пакальнишкис схватил свой автомат и застрочил. Обойма мигом кончилась. И тогда Пакальнишкис услышал ожесточенную пальбу в лесу. Стреляли почти без перерыва. Стучали пулеметы, трещали, как швейные машины, автоматы. Кто-то бегал, кричал, ругался, кто-то хрипел, будто его душили.
Пакальнишкис, как ящерица, полз, лежал под кустами, возле старых муравейников, прогнивших пней, в ямах с тухлой водой. Сначала и он стрелял, потом сообразил — у него осталось мало патронов. Тогда прекратил огонь, ждал, что будет дальше, и все не мог понять, как он остался живым. Даже сердито улыбнулся. Этот солдат — ротозей. Так близко стоял и промахнулся… Но что случилось в лесу, что с лагерем, где Вимбарас? Не… не… не ранили ли Альдону? Пакальнишкис скрипел зубами от злости…
Выстрелы раздавались со всех сторон, даже, кажется, и сверху кто-то стрелял… Уловив минуту передышки, Пакальнишкис расстегнул куртку и пригоршнями разбросал по земле орехи — они мешали ползти, скрываться…