Секретные академики
Шрифт:
— Вы все время говорите «мы». Что за этим скрывается?
— В нашей группе всего 18 человек, восемь докторов наук. Я мог бы рассказывать о петрографии и петрологии очень много — это одна из увлекательных отраслей современной науки. Мы стараемся привлечь к себе молодежь. Сейчас у нас четыре аспиранта, два из них, думаю, сразу защитят докторские диссертации — работы у них блестящие! И когда я говорю «мы», то имею в виду нашу петрографию и всех, кто верно служит этой науке.
Коль уж начали мы нашу встречу с академиком О. А. Богатиковым с обращения к истокам его науки, то и в заключение имеет смысл к ним вернуться. И опять-таки вспомним великого А. Е. Ферсмана, который так сказал о своей профессии:
«В культуре будущего, идущей по новым путям, камень, как прекрасный материал природы, войдет в повседневную жизнь. В нем человек будет видеть воплощение непревзойденных красок и нетленность самой природы, к которым может прикоснуться только художник, горящий огнем вдохновения».
Разве можно сказать вернее?!
Академик Николай Семихатов
Голова уральского дракона
Адрес института был известен всем, но мало кто имел право войти в его дверь — здесь ракеты и боеголовки становились «умными».
Еще один суперсекретный Главный конструктор «выходит из Небытия»! К счастью, он неплохо себя чувствует (а возраст-то преклонный!) и поговорить с ним по душам есть возможность — он теперь кое-что может рассказать… А раньше упоминать его фамилию было нельзя: даже в справочнике Академии наук указывалось, что он живет в Москве, хотя на самом деле он уехал из столицы много лет назад и давно уже считал себя уральцем.
Он получал высокие награды, Звезду Героя, Ленинскую и Государственные премии, аккуратно вешал медали на парадный пиджак, но так, насколько помнит, ни разу и не выходил с ними. Так, думал, и не пригодятся, но ошибался: теперь звания и награды пришлись впору — за коммунальные услуги и квартиру платит вдвое меньше, чем другие… Эх, времена, эх, нравы!
Но нынешние невзгоды кажутся пустячными, потому что позади жизнь бурная, жесткая и прекрасная, и есть в ней много такого чем гордиться можно не только самому, но и внукам еще достанется… О том и наш разговор с Николаем Александровичем Семихатовым — выдающимся ученым и конструкторе, который на протяжении десятилетий был во главе НПО «Автоматика». В его служебном кабинете и начали мы нашу беседу.
— О чем же вам рассказать? — спрашивает академик Семихатов.
— С самого начала… — не утруждаю я себя.
— Времени не хватит: вторую жизнь не успеем прожить…
— Тогда вернемся к истокам… Вы один из немногих, кто стоял у основания ракетостроения…
— Я и Борис Евсеевич Черток. Вдвоем остались.
— Он успел написать книгу воспоминаний, а о вас ничего не известно. Вот и хотелось бы узнать, хотя в общих чертах, чем вы занимались и как оказались на Урале?
— Я воевал с 42-го года и до конца войны. После демобилизации из армии в конце лета 1946 года я поступил работать в 885-й институт и попал в подразделение Николая Алексеевича Пилюгина. Он занимался системами управления сухопутных ракет вместе с Сергеем Павловичем Королевым. Тогда мы еще собирали Фау-2… Производство было немецкое, а сборка наша…
— Вы были на первом пуске в октябре 46-го?
— Да… Тогда и началось все это дело, и так всю жизнь я занимался ракетной техникой.
— Как вы оценили бы те полвека, которые прошли с первых пусков?
— Это целая эпоха! Ракетостроение заставило целые смежные направления науки и техники измениться коренным образом, потому что нужно было решать сложнейшие и принципиально новые проблемы. Сергей Павлович Королев не только первым занялся ракетной техникой, первым начал осваивать космическое пространство, но и открыл совершенно новое направление в науке и технике, которое очень многое изменило в развитии цивилизации… Но затем все изменилось… Я хочу сказать о таких вещах, которые мало кому нравятся, но, на мой взгляд, они отражают реальность, а потому мы обязаны их знать. Ракетная техника, как известно, разделилась. И это произошло в начале 50-х годов. Она разделилась на «сухопутную», «космическую» и «морскую». Считаю, что мне повезло — я начал заниматься «морской», так как она на порядок сложнее и интереснее всех остальных.
— Почему?
— Возьмем, к примеру, авианосец. На нем есть радиолокация, гидроакустика, самолеты, связь всех диапазонов, крылатые и другие ракеты, атомная техника, сложная система управления и так далее. Я хочу сказать: где на суше вы найдете такую концентрацию современной техники? Так что военно-морской флот — это та движущая сила, которая заставляла развиваться всю науку и технику ХХ века…
— И что наиболее сложное на флоте?
— Межконтинентальные баллистические ракеты, которые ставились на подводные лодки. С точки зрения насыщенности аппаратурой лодка мало чем уступает авианосцу — там нет самолетов, но есть торпеды, есть ракеты ближнего боя, ракеты самозащиты и, наконец, баллистические. Так что две единицы флота — авианосный корабль и подводный крейсер — насыщены техническими системами очень сильно. Это целый мир… Ну а что сложное, то для конструктора и ученого и самое интересное.
— Вы — человек сугубо сухопутный…
— Я — сугубо морской человек! Просто до того времени, как я занялся системами управления «морских» ракет, я делал их для «сухопутных»…
— Я имею в виду другое: где на Урале моря и океаны?!
— Тем не менее у нас на Урале есть склад имущества ВМС!
— Почему?
— Наверное, это все-таки связано с географией страны. Во время войны немцы быстро дошли до Москвы. Если бы они ее взяли, то и до Волги добрались бы. А вот до Урала не дойдешь. С обеих сторон — с востока и запада — достаточно далеко… Это одна из причин. Есть и другая, и она связана с особенностями уральского народа.