Секретные академики
Шрифт:
— И вы этим занимались?
— А что оставалось делать?! На подписку журналов денег не было совсем… Стоимость же журналов за четыре года составила много миллионов долларов. Такой подарок нам сделали коллеги из США, и за это мы очень признательны, так как они помогли нашей науке выжить… Плюс к этому в Питтсбурге есть компания, которая выпускает реактивы и лабораторное оборудование. Она на миллион долларов дала нам реактивов. Вы представляете, сколько пришлось затратить усилий, чтобы доставить их в Петербург, освободить от таможенных сборов, привезти в Москву. При нынешней ситуации в России — это «тысяча и одна ночь»! Но когда все уже было позади, я приехал в Питтсбург. Там прекрасно знали об этой эпопее, и к моему приезду приготовили оригинальный сувенир. Мэр города вручил мне диплом, в котором значилось, что теперь в Питтсбурге есть «День доктора Нефедова», а в придачу к диплому подарили мне две репродукции. Хозяева компании собирают художественный музей. В нем все картины связаны с химией и химиками. Самые знаменитые из них относятся к XVI веку, на них изображены лаборатории алхимиков. Репродукции этих картин и висят в моем кабинете…
— Академия наук России переживает очень сложный период. Удалось ли сохранить институты химического профиля?
— Мы не потеряли ни одного института — это факт! Хорошо это или плохо, об этом я сейчас не говорю. Думаю, что «хорошо», так как сегодня вновь создать институт, даже слабый, практически невозможно, а потому нужно хранить то, что есть. Все-таки надеждами на будущее мы еще живем… Таких институтов около сорока, в них работает приблизительно 10–12 процентов от общей численности научных сотрудников Академии, а их около шестидесяти тысяч.
— Можно ли сравнить наши институты с зарубежными? Отстаем ли мы от мирового уровня?
— Надо сравнивать не только зарплаты, но и количество затрат на одного сотрудника. По статистике расходы на одного научного сотрудника составляют 130 тысяч рублей в год, то есть четыре тысячи долларов. С моей точки зрения, эти цифры завышены. На Президиуме РАН звучала более реальная цифра — около двух тысяч долларов тратится в год на исследователя. Что вы можете приобрести на эти деньги?! В бюджете Академии основные расходы на зарплату и налоги, это половина всех денег. А потом еще и коммунальные услуги и так далее. На научную деятельность, ради чего и существует Академия, мы денег от государства практически не получаем, вот и приходится добиваться грантов, заключать контракты и договора.
— Все говорят о подъеме экономики России. Ваши институты это почувствовали?
— В прошлом году прошло заметное оживление химических отраслей. Увеличился объем производства процентов на тридцать. Это весьма существенно. Но к огромному сожалению, мы практически полностью потеряли тонкие химические технологии. У нас практически прекратилось производство пестицидов. Сельское хозяйство не закупает ни удобрений, ни средств защиты растений. Сегодня на полях мы выращиваем одуванчики…
— Кстати, в этом году их почему-то очень много!
— Скоро останется только делать «варенье из одуванчиков»… Впрочем, и этого не сможем, так как свеклы не будет, а значит, и сахара. Сорняки на полях — это страшно. А возродить производство средств защиты растений очень сложно. В свое время мы создали замечательное производство пестицидов, абсолютно безопасных. Оно рухнуло вместе с Советским Союзом, так как мы работали в кооперации с Украиной, другими республиками.
— Что-то очень дорого мы платим за распад СССР!
— Экономический ущерб огромен! Думаю, его последствия будут ощущать еще очень многие поколения.
— Вернемся к химии. Что, на ваш взгляд, характерно для современной химии? Я имею в виду — главную тенденцию ее развития?
— Химия интегрируется со смежными науками. На грани с физикой появился новый раздел химии — наука о материалах. Сначала все материалы для современной электроники создавались физиками, а сейчас наука о материалах для электроники, ракетостроения, космической техники, точного машиностроения и так далее базируется на химических веществах. Второе генеральное направление — это интеграции химии и биологии. Появляется физико-химическая молекулярная биологии. Приведу такой пример. Я являюсь членом бюро Международного союза химиков, объединяющего всех химиков мира. На прошлой Генеральной ассамблее Отделение органической химии превратилось в Отделение органической и биомолекулярной химии. То есть произошла интеграция наук о живом с химией. Именно такое направление сегодня становится наиболее важным и для химии и для биологии. Это борьба с заболеваниями, все инженерно-молекулярные манипуляции и так далее. Так что рождается новейшая и мощнейшая отрасль науки. На мой взгляд, из всех областей будущего науки она весьма и весьма перспективная.
— Спасибо вам. Думаю, ваш о монолог о химии получился весьма убедительным, а потому надеюсь, число молодых химиков теперь пополнится.
— Безусловно, пропаганда химии необходима. Однако, убежден, в XXI веке сама жизнь сделает нашу науку не менее популярной, чем физику в ХХ веке.
Академик Олег Богатиков
Чем опасен «сон» вулканов?
Что скрывал грунт Луны? Это была секретная работа геологов…
Наша встреча с Олегом Алексеевичем Богатиковым подтолкнула меня к поискам в прошлом. Я попытался определить, где именно находятся истоки той самой влюбленности, практически беспредельной, в профессию, о которой мой собеседник говорил возвышенно, вдохновенно, будто перед ним только она способна открывать тайны мироздания. А может быть, так и есть?!
Как всегда, помог мне великий академик А. Е. Ферсман. В его воспоминаниях я нашел такие строки:
«На границах описательных дисциплин: кристаллографии, минералогии, физики и химии, географии и астрономии родились новые обобщающие теории. Смелая творческая мысль связала новыми нитями отдельные явления и факты природы, и на этой связи родилась та новая наука, которая не просто перечисляет окружающие нас предметы, а устанавливает законы их связи, законы их взаимного превращения и изменения».
И далее:
«Мы не хотим быть фотографами природы, земли и ее богатств. Мы хотим быть исследователями, творцами новых идей, хотим быть завоевателями природы, борцами за ее подчинение человеку, его культуре и его хозяйству».
— Вы согласны с этим? — спросил я у академика Богатикова.
— Не совсем. — Ученый улыбнулся. — Думаю, что о «подчинении» у нас нет права говорить. Лучше о тех уроках, которые мы извлекаем из общения с природой.
— Пожалуй, соглашусь с вами…
— Иного не дано, потому что окружающий мир намного сложнее, чем представляется, а значит, он и намного интересней. Я не знал, за что мне присудили Демидовскую премию. Как известно, это делается «по нобелевскому принципу», то есть до последнего мгновения неизвестно, кому именно премия будет присуждена. Так со мной и случилось. И только в справке, подготовленной для прессы, я узнал, за что именно я удостоен такой чести. Демидовская премия — это награда очень почетная, так как она присуждается коллегами. А признание коллег — это, безусловно, для ученого всегда очень важно. В справке сказано о трех моих открытиях. Думаю, имеет смысл раскрыть их суть. Не так ли?