Секретные академики
Шрифт:
— Если можно, проиллюстрируйте примером?
— Возьмем сток Волги. Британская метеослужба составила среднемесячные температуры океана, начиная с 1903 года… Обработаны десятки миллионов судовых измерений. «Сетка» — сто километров, точность — до одного градуса…
— То есть можно взять точку в океане и они скажут, какая там была температура сорок или пятьдесят лет назад?
— Да, именно так!..
— Но зачем эти данные?
— Тут уже в работу включились наши и немецкие исследователи, которые установили связь между колебаниями температуры в океане, а следовательно, и изменениями ледникового покрова в Арктике и Антарктике, со стоком Волги. Выяснилось, что большой сток был в двадцатые годы, уровень Каспия поднимался. Большой сток был в шестидесятые — семидесятые годы, в до этого он был гораздо меньше…
— И неужели это воздействие Мирового океана?
— Он действует на весь континент, и в том числе на Волгу и Каспий! Зависимость прямая… Таким образом, периодические изменения температуры в тропической зоне Тихого океана вызывает повышение и понижение уровня Каспийского моря.
— Почему только Тихого?
— Атлантика в нашем регионе играет заметно меньшую роль.
— Странно, нас в школе учили иначе!
— Приходится пересматривать старые взгляды и избавляться от прежних заблуждений… Кстати, среди моих немецких коллег распространен такой афоризм: «Тихий океан — это господин, а Атлантика — его раб». Тем не менее мы исследует Атлантику в институте очень тщательно: сегодня это одна из профилирующих тем в наших программах… В работе принимает участие два немецких института и один американский университет… Однако уже ясно, что во влиянии на Каспий главную роль играет именно Тихий океан.
— И что же будет с Волгой в XXI веке?
— Приблизительно треть века сток Волги не будет изменяться, останется таким же, как во второй половине ХХ века, а затем начнется его повышение. К концу XXI века подъем воды может составить 3–4 метра.
— Но ведь это катастрофа?!
— Ее можно избежать, если знать о ее приближении. С 1975 года по 1995-й подъем составил два с половиной метра, и это породило много бед — и в городах, расположенных по Волге, и во всем бассейне Каспия. А в XXI веке к этому добавится еще четыре метра!
— Остается надеяться, что ученые ошиблись?!
— Это неверный вывод — именно так к рекомендациям и прогнозам ученых относятся чиновники, а потому и происходят катастрофы. История учит, что ученым все-таки следует доверять…
— Если в России на ваши рекомендации не обращают внимания, то неужели Азербайджан не забеспокоился?
— Через одного из западных моих коллег наши данные были доведены до младшего Алиева. Он сказал, что эти «прогнозы очень любопытны», но потом все заглохло… Ведь всем кажется, что середина XXI века — это очень далекое будущее, а в ближайшие двадцать — тридцать лет ничего катастрофического с Каспием не предвидится.
— Вы, наверное, рыбак и потому такой интерес к Волге?
— Нет, я спокойно отношусь к рыбалке, но не к рыбе!.. А интерес к Волге, конечно же, возник из-за поворота рек. С этим проектом надо было бороться не только эмоционально, но и с расчетами в руках.
— Вы смотрели только бассейн Волги?
— Поначалу только Каспий. Однако сейчас уже анализировали состояние Невы, которая удивительно точно «вписалась» в модель. Поступил заказ от Газпрома по Ямалу. Еще год назад мы дали климатический прогноз. Нас поблагодарили, но не заплатили…
— А вы пообещайте, что напустите туда холод — тут же заплатят!
— Мы еще надеемся, что обещание свое Газпром выполнит… Сейчас мы смотрим ситуацию по Сибири. Конечно же, аналогичные работы идут по всему миру, но «немецкая модель», которую мы создавали в рамках сотрудничества институтов, хороша для наших регионов. Однако у нас такими прогнозами не интересуются…
— Почему же? Ведь тому же Газпрому они нужны?
— Это единичный пример сотрудничества. В рамках совместной работы Газпрома и Академии наук. Подписан некий «Протокол о намерениях», но программы работ нет. Слова пока не реализуются в дела. Это весьма распространенное явление в нынешней нашей жизни.
— За счет чего же живет современный научно-исследовательский институт РАН?
— Источников финансирования несколько. В первую очередь это Российский фонд фундаментальных исследований и Государственные научные программы, которые раньше шли по линии Министерства науки, а теперь Министерства экономики. У нас большое количество грантов Сороса, пожалуй, мы входили в пятерку лидеров: на 130 научных сотрудников у нас 18 грантов.
— Это говорит об актуальности исследований?
— Безусловно! За «красивые глазки» такие гранты не дают… У нас было еще штук восемь грантов Европейского сообщества, четыре гранта под названием «Коперникус». Плюс ко всему этому мы суетимся в добывании денег…
— Вы так и не сказали о своей новой страсти в науке?
— В последние пять лет у меня четко определились личные интересы. Они связаны с теми явлениями, которые многие десятилетия ученые не могли объяснить.
— Звучит загадочно.
— Началось все с космических лучей. Один из сотрудников регулярно рассказывал мне о них. Он строил разные гипотезы, но они не укладывались в разумные рамки. Надо было установить связь между их энергией и той частотой, с какой они поступают на Землю… Потребовалось подробное обоснование этого процесса… Обычно я работаю, когда нахожусь далеко от телефонов, заседаний и ежедневной суеты… В такой ситуации я оказался в Южной Корее, где мне пришлось ждать самолет несколько дней — связь Сеула с Москвой в середине 90-х годов была еще редкой… Я кое-что посчитал, обосновал некоторые явления в космических лучах… Статья вышла в конце года. И тут мне раздался звонок от одного из коллег, и он сказал, что зависимости, приложенные к космическим лучам, описывают и частоту землетрясений. Меня это заинтересовало. Вскоре я дал объяснение этому явлению… Дальше — больше… Я занялся землетрясениями…