Секретные миссии (сборник)
Шрифт:
Расследование дела Пульхофа стоило мне многих бессонных ночей. Из девяти вопросов, которые я задал ему, я получил удовлетворительные ответы только на шесть. На остальные три вопроса Пульхоф не смог дать сколько-нибудь удовлетворительных и логически обоснованных ответов. (Они не найдены и по сей день.) Казалось бы, вывод мог быть только один: Пульхоф — немецкий агент и только поэтому ему удалось избежать наказания. Но, если он был немецким агентом, немцы имели достаточно времени использовать его.
Прошло более двух лет с тех пор, как первая снаряженная Пульхофом лодка с беглецами достигла Англии. За ней пришло еще пять. На всех этих лодках до Англии добралось восемьдесят семь человек, не считая людей, прибывших на последней лодке вместе с Пульхофом. Немцы не предполагали, что война продлится до 1944 года, и, естественно, они должны были активизировать, работу организации Пульхофа значительно раньше. Однако у нас не было ни малейшего
У меня на этот счет было свое особое «мнение». Опытные контрразведчики могут подтвердить, что после долгих лет работы в контрразведке у них развивается какое-то необъяснимое шестое чувство, которое нередко дает им возможность инстинктивно определять виновность или невиновность подозреваемого. Нельзя, конечно, всецело полагаться на это чувство, но оно часто подсказывает пути решения очень сложных на первый взгляд проблем. Впоследствии к правильному решению можно прийти путем дедукции.
Именно благодаря этому шестому чувству мне удалось разоблачить Христиана Линдеманса, «арнемского предателя», что было для меня большой победой и одновременно большой трагедией. Сейчас я «чувствовал», что Пульхоф невиновен. И я сам не понимал, почему был убежден в этом, ведь Пульхоф не смог ответить на три вопроса. По-видимому, что-то в его поведении убедило меня в этом, может быть, даже его спокойствие. Как я уже говорил, Пульхоф был очень умным человеком. Он мог не только отвлеченно мыслить, но и действовать. И я не сомневался, что такой умный человек, если бы он действительно был немецким агентом, обязательно подготовил бы убедительные ответы на мои три вопроса. Ведь он знал бы, что любой опытный следователь рано или поздно нападет на эти слабые места в его показаниях, и поэтому заранее нашел бы убедительные ответы. Итак, неспособность Пульхофа дать удовлетворительные ответы на все мои вопросы помогла ему стать невиновным в моих глазах. Однако в большинстве случаев именно неспособность подозреваемых ответить на все вопросы следователя помогла доказать их виновность.
После долгих раздумий я пришел к выводу, что Пульхоф невиновен.
Я написал министру юстиции длинный доклад, в котором описал этот случай со всех точек зрения и обобщил все «за» и «против». В заключение я указал, что убежден в невиновности Пульхофа и поэтому считаю, что он должен быть освобожден. Однако я добавил, что, поскольку сейчас доказать невиновность Пульхофа невозможно, а освободить его следует, ему до конца войны ни при каких обстоятельствах нельзя разрешать выезд из Англии. Я советовал использовать его на какой-нибудь административной должности при голландском правительстве в Лондоне, где он благодаря своим исключительным способностям, несомненно, будет полезен и где в то же время будет под постоянным наблюдением. Нет никакой необходимости ограничивать его свободу передвижения в Англии, но ни при каких обстоятельствах (я снова подчеркнул это) не следует разрешать ему покидать Англию, пока продолжается война.
Как я и предполагал, Пульхоф был освобожден и назначен на административную должность. Насколько мне известно, ему прямо ничего не сказали о запрещении выезда из Англии. Вначале я поддерживал с ним связь. Он был очень доволен своей новой работой. В это время был открыт второй фронт. Меня назначили начальником голландской контрразведывательной миссии при штабе верховного главнокомандующего, и вскоре я выехал на континент. Перед отъездом я просмотрел все имевшиеся у меня дела, чтобы еще раз убедиться, что они закончены. Взяв дело Пульхофа, я бегло просмотрел все подшитые к нему документы и на последнем листе, где говорилось о его освобождении и назначении на работу, я провел длинную черту, показывая тем самым, что считаю дело законченным. Но я оказался плохим пророком.
В апреле 1945 года мой штаб располагался в голландском городе Бреда. Немцы были разбиты и отступали на восток. Только несколько фанатично настроенных нацистских командиров с жалкой горсткой войск продолжали оказывать сопротивление. Северо-восточные провинции Голландии после пятилетней оккупации были, наконец, освобождены. Немцы отступали так поспешно, что оставили в штабах много совершенно секретных документов. Правда, они старались уничтожить самые важные из них, но немцы — самый скрупулезный народ, и из-за этой скрупулезности их попытка не увенчалась успехом.
В немецких штабах было так много документов и копий с них, что для уничтожения их потребовалось бы много дней. Но немецкие штабные офицеры, если они хотели спасти свою шкуру, имели в своем распоряжении не дни, а минуты, так как танки и грузовики с пехотой союзников стремительно продвигались вперед.
В Эншеде до последнего дня располагался один из органов контрразведки, отдел безопасности 306, как называли его немцы. Мне, естественно, очень хотелось познакомиться с методами работы этого отдела и всеми теми материалами, которыми он располагал. Поэтому я приказал немедленно доставить мне все документы, найденные в этом штабе. И вскоре мой кабинет в Бреда буквально был завален бумагами. Вместе со своими помощниками я отбирал наиболее важные из них, но и таких документов оказалось слишком много. Чтение их заняло бы несколько недель. А времени у меня не было. В любую минуту я мог получить приказ отправиться на выполнение более важного задания. Поэтому я решил еще раз бегло просмотреть отобранные документы на случай, если мне придется прервать эту работу.
Это была увлекательная работа. Оказалось, немецкая контрразведка многое знала. Однажды на первой странице одного из документов, состоявшего из семи страниц, густо напечатанных на машинке, я увидел: «...Майор О. Пинто, кличка — Фрэнк Джэксон...» Моя рука с папиросой, которую я собирался закурить, застыла в воздухе. Любой человек поразится, неожиданно увидев свое имя напечатанным. Но увидеть свое имя в совершенно секретном документе немцев, да еще вместе с кличкой, которую знали только два пользующихся очень большим доверием английских агента!
Я начал внимательно читать этот документ с самого начала. «Показания и полное признание агента Бобби, сделанное им 22 марта 1945 года, настоящее имя — Антон Пульхоф...» Это был второй удар. Пульхоф, которому был запрещен выезд из Лондона до конца войны, каким-то образом попал в Голландию, был схвачен немцами и сделал «полное признание», в котором упомянул и мое имя. Документ становился крайне интересным.
Показания Пульхофа начинались с заявления, что летом 1944 года два представителя американской стратегической разведки установили с ним контакт и предложили поступить на службу в разведку. Он дал согласие, после чего прошел специальную подготовку в одной из американских разведывательных школ в Лондоне. Он изучал приемы самозащиты без оружия и прошел короткий курс обучения стрельбы из пистолета. Затем его направили в английскую парашютную школу, где научили прыгать с парашютом. Затем Пульхоф обучался на курсах радистов в американской школе в Лондоне. Когда он успешно закончил учебу, ему присвоили звание капитана американской армии. В показаниях говорилось, что он был первым голландцем, принятым на подобную службу. До этого в американскую стратегическую разведку на континенте зачислялись только французы, бельгийцы и американцы немецкого происхождения. Затем стратегическая разведка поручила Пульхофу создать шпионскую организацию в северной части Нидерландов. Он должен был установить контакт с наиболее надежными служащими в министерстве сельского хозяйства и рыболовства и начать вербовать агентов. Пульхофу запрещалось устанавливать связь с какой-либо группой Движения сопротивления или с английскими агентами, которых он мог обнаружить. (Американская стратегическая разведка и ее английский партнер соперничали даже в разгар войны, и каждая из них стремилась урвать побольше «куш» в области получения секретной информации, вместо того чтобы объединить усилия в интересах дела.) Пульхофу строго запретили участвовать в актах саботажа или в каких-либо активных действиях против немцев. Он должен был собирать самые различные сведения: о численности немецких войск и местах их расположения, о результатах налетов американских дневных бомбардировщиков и о настроениях немцев. Всю добытую Пульхофом информацию предполагалось переправлять в штаб в Лондоне. Через четыре — пять месяцев Пульхоф, перейдя линию фронта, должен был снова вернуться в освобожденную союзниками южную часть Голландии.
10 ноября 1944 года Пульхоф был сброшен с парашютом в районе Гронингена. Он немедленно приступил к работе — начал создавать агентурную сеть. Вначале все шло гладко. Но через три месяца — 10 февраля 1945 года — немецкая полиция по доносу одного из предателей совершила неожиданный налет на одну из секретных явок. Среди арестованных был и Пульхоф. Несколько недель пробыл он под арестом, пока, наконец, его не допросил начальник гестапо в оккупированной Голландии. 22 марта 1945 года этот начальник послал «показания и полное признание» Пульхофа майору Фельдману — начальнику отдела безопасности 306 в Эншеде. Именно этот документ я и читал.