Секретные поручения 2. Том 1
Шрифт:
Сирош занимался оперативной работой уже двенадцать лет. Курбатов провел на следствии почти двадцать, причем уголовно-процессуальной деятельностью не ограничивался, и хотя не имел допуска к оперативной работе, знал ее досконально, с удовольствием планировал агентурные разработки и оперативные комбинации, так что многие опера ему завидовали и не гнушались советоваться.
И Сирош, и Курбатов хорошо знали человеческую природу, психологию личности, особенности поведения людей в экстремальных условиях. Они умели манипулировать подследственными: возбуждать в них нужные чувства и эмоции, подталкивать к определенным поступкам, добиваясь в конце концов требуемого результата.
– Ну, давай за нас с тобой! За дружбу! – сказал
И в этот раз коньяк пошел хорошо.
Расследуя дело «Черных ястребов», Курбатов сумел расколоть семнадцатилетнего Пашку Петина, и тот дал показания на своего любимого старшего брательника, отправив того прямиком в расстрельную камеру. Важняк очень гордился этим делом и часто о нем рассказывал зеленым юнцам, только начинающим торить непростую следственную тропу. Действительно, виртуозная работа! Правда, Петина-младшего потом совесть замучила и он повесился на решетке. Но в этом Курбатов тоже усматривал перст судьбы: Пашка-то был причастен к трем убийствам, а казнить несовершеннолетнего нельзя. Вот и восторжествовала справедливость!
А Валерий Гургенович Сирош творил справедливость на своем участке: когда в Тиходонский СИЗО зарулил пиковый законник [4] Мансур и стал мутить воду, подбивая зэков на голодовку, он выписал из Степнянской тюрьмы Гошу Ростовского, известного борца с пиковой мастью и злейшего врага Мансура. Перевод объяснялся вроде бы необходимостью проведения оперативных мероприятий. Через неделю Гоша обвинил Мансура в нарушении «понятий» и объявил, что на «законника» он не тянет и таковым не является, а звание купил. Был устроен разбор, Мансура признали «ершом» [5] , после чего он якобы упал со второго яруса шконки [6] и сломал позвоночник. – Давай за взаимопонимание, – предложил Сирош. Они улыбнулись друг другу и выпили. Каждый знал, что если колесо жизни провернется в неблагоприятную для одного из них сторону, то второй запрессует его по полной программе. Если будет установка, то Курбатов поймает Сироша на каком-то пустяке, вроде покупки у подследственного нового «Форда» за двадцать тысяч, причем не долларов, а рублей, и даже под подпиской не оставит – запакует, как особо опасного рецидивиста. А если Курбатова прихватят за жопу, то Сирош без угрызений совести определит его в пресс-хату или бросит в камеру к уголовникам. Конечно тоже при наличии установки. – Давай! – Давай! Выпили еще. Закуски, как всегда, не было. Но к этому за годы службы оба успели привыкнуть.
4
Пиковый законник – вор в законе из кавказских республик (блатной жаргон).
5
Ерш – уголовник, присвоивший себе не принадлежащее ему звание (блатной жаргон).
6
Шконка – кровать (тюремный жаргон).
– Дингер, адвокат этот хренов, приходил сегодня, – сообщил Сирош. – Гулевича ему давай. Срочно. Жаловаться грозился.
– Значит, кто-то суетится на воле, – кивнул Курбатов. – Очень хочет вытащить гада!
– Родственники, наверное, – сказал Сирош. – Сволочь редкая этот Дингер. Сколько он дел развалил, сколько бандюганов отмазал…
– Бедные.
– Кто «бедные»? – не понял начальник оперчасти. – Бандюганы?
– Родственники бедные, – пояснил Курбатов. – Знаешь, так говорят: «Бедные родственники». С одной стороны – головная боль от них, с другой – помогать надо, хотя и не всегда хочется.
Каждый ухмыльнулся в свою «рюмку».
– Только у него нет родственников, – посерьезнел важняк. – А если бы и были, то на Дингера у них бы денег не хватило.
– Это точно! У него ставка, говорят, сто долларов в час. Если не врут…
– Отпишись, что у вас тут язва какая-нибудь, дифтерия, карантин, – сказал важняк. – Дингер здесь не должен появиться. Дай мне хотя бы пару дней…
– Нельзя, нынче не девяностый год, – объяснил Сирош. – Сейчас за преступников, наркоманов и пидоров, знаешь, как глотки рвут? Права человека, называется. Мои сотрудники без квартир маются, еле-еле концы с концами сводят, только их права никого почему-то не интересуют.
– Но ты же его не пустил?
– Не пустил, – круглое лицо начальника оперчасти расплылось в улыбке, щеки надулись шариками, немного прикрывая глаза. У него был обманчиво-добродушный вид.
– На законном основании не пустил. У него ордер был неправильно оформлен. Должен заведующий консультацией подписывать, а подписал неизвестно кто!
Курбатов усмехнулся.
– Так Котовский на пару дней в Степнянск уехал, там у него процесс. А вместо него всегда подписывает Заикин. Он у них вроде зама…
– Вот именно – «вроде»! – Невысокий пухлый человек в тугом зеленом мундире многозначительно поднял палец. – Я ему сказал приказ принести о назначении Заикина исполняющим обязанности заведующего. Или пусть ордер Котовский лично подпишет, как закон требует. В чем я не прав? Ведь мы правоведы!
– Ну, ты даешь! – искренне восхитился Курбатов. Вскоре он засобирался: дела не ждут. На прощание бросил:
– Да, кстати… А Зафиру скажи, пусть прессует его по полной. Девчонка заговорила, так что Гуль может в ухо себе нассать, но пусть тоже колется.
Алине Сухановой в ИВС успели дать кличку Суша. Метр семьдесят пять, шестьдесят один кэгэ, лицо простоватое, с неухоженной кожей, но правильные черты, аккуратный нос, четко очерченные губы, синие глаза – проглядывалось в нем нечто неординарное: добавить макияж, и хоть в кино снимай… В верхней части левого бедра – косой пятисантиметровый шрам, явно шитый рукой дилетанта. При переводе в СИЗО Алину принимала «на баланс» старший лейтенант Жданкова. Обязательный осмотр – раздеться, открыть рот, поднять руки, ноги на ширине плеч, наклониться, задний проход, влагалище, присесть, можешь одеваться.
Едва только Суша сбросила одежду, ловко и аккуратно сложив ее на стул, лейтенант Жданкова почувствовала укол женской зависти. Болючий укол в самое сердце. Вроде и жаловаться лейтенанту не на что – одиннадцатый год замужем, сын во второй класс пошел, двадцатисемиметровая «двушка» в Западном микрорайоне, работа со льготной выслугой и надбавками, чего еще желать? Да и не простой она лейтенант, а старший! К тому же старшая смены женского блока. Вроде грех жаловаться. Формула нехитрого бабьего счастья достигнута и почти совпадает с идеалом.
Но… У Суши была фигура богини. Длинные икры, тонкая осиная талия, и ни капли лишнего жира – только мышцы, мышцы, плавно обрисовывающиеся под кожей цвета молока с каплей клубничного сока. На раздаче фигур эта сука явно вытянула выигрышный номер…
Лейтенант Жданкова вспомнила собственное отражение в зеркальной дверце старого платяного шкафа в спальне. Даже в первый год замужества ее нагота напоминала лишь о бесчисленных поколениях стоящих раком в поле жниц, стоящих раком на берегу реки прачек, стоящих раком у станка инструментальщиц. Ноги как от рояля, широкая грудная клетка, большие тяжелые руки, короткая шея. К тридцати восьми годам живот обвис, и темная точка пупка растянулась в ехидную улыбочку, а на бедрах появились рыхлые наросты жира. Вот и все.