Секретные поручения

Корецкий Данил Аркадьевич

— Почему? Мне удобней на Кавказский, к остановке.

— Так надо!

— Ладно…

Она не полезла целоваться на прощание, и Агееву это понравилось: слюнявые сантименты ему ни к чему, и очень хорошо, что Вика рассматривает все происходящее в этой комнате как чисто рабочие моменты.

Капитан снова посмотрел на часы. Сегодня он недопустимо сузил интервал между приемами негласных сотрудников. Это может привести к нежелательным встречам и расшифровкам…

В дверь условленным образом позвонили. Это оказался Кирпич.

— Ты прибыл раньше на три минуты, —

строго сказал Агеев. — Надо соблюдать время более скрупулезно.

Курлов скривился и ничего не ответил. Куратор изменил тон.

— Последняя информация оказалась неплохой, — капитан изобразил улыбку и попытался дружески потрепать Кирпича по плечу, но тот отстранился и, не вынимая рук из карманов джинсов, опустился на стул.

Агеев знал, что сидеть так ему неудобно, но, видно, парню позарез нужно хоть как-то обозначить свою независимость.

— И что дальше? — спросил Курлов.

— Как обычно. Уточнишь кое-что. Тебя не подозревают?

Агеев пристроился на еще теплом диване, положил на колено блокнот, машинально нацелился ручкой в чистый лист.

— Нет, — мрачно ответил Кирпич.

— Наиболее прямо ты засветился с этим… своим однокурсником… Лукашко! После того раза никаких разговоров не было?

— Нет, — Кирпич помрачнел еще больше. Разговор был ему явно неприятен.

— Ничего не обсуждали? Не пытались узнать, кто мог навести? Какая такая сука?

А Агееву как раз и нравилось говорить людям неприятные вещи.

Румянец на щеках студента заметно разжижился. Курлов напрягся, подобрался, словно перед прыжком.

— Думаешь, я почему спрашиваю? — примирительно вздохнул Агеев. — Я о тебе беспокоюсь. Украинский канал мы перекрыли, двух местных поставщиков сдали милиции. Заинтересованные люди всегда начинают искать причину. Я хочу, чтобы ты остался вне всяких подозрений.

— Я знаю, вы хотите для меня только хорошего…

— Только не надо сарказма. Он совершенно лишний. Я действительно хочу тебе добра. Ты просил оставить Байдака в покое — я это сделал. Его фашистские делишки забыты.

— Иногда мне хочется придушить вас…

— Ерунда, — Агеев покачал головой. — Ведь я твой друг. Твое подсознание, которое не позволяет вцепиться мне в горло, — оно знает это. Оно гораздо мудрее тебя. Ты верь ему.

Сергей смолчал. На листке блокнота удобно устроилась нимфетка, пытающаяся рассмотреть свою промежность.

— Хорошо. Тогда к делу. Ты не должен ничем выделяться, ничем отличаться от остальных, не должен изменять привычек и образа жизни. В этом залог твоей безопасности. Ты по-прежнему ходишь в общежитие, ты разговариваешь, пьешь, рассказываешь анекдоты… По нашим данным, сирийцы ждут крупную партию опия, как только она поступит, твои друзья сразу об этом узнают… И ты тоже… Повторяю: главное — не выделяться!

— Чтобы не выделяться, я должен каждый день курить «дурь», — мрачно сказал Курлов. — А то и ширяться. Иначе никакого доверия мне не будет. А если и будет, то уж про опий мне никто не расскажет. Зачем рассказывать, если интереса нет?

— Верно, — согласился Агеев. — Поэтому тут нужно маскироваться.

Ты свой парень, Серега Курлов, немного распиздяй, бабник, мочило — или кто ты там еще? Серый, как тебя обычно зовут. И наркотой ты интересуешься. А уж сколько ты выкуришь: полсигареты, четверть, одну затяжку — это зависит от тебя. Можешь даже не курить каждый раз. Ты ведь раньше не часто этим баловался? Правильно. Ты свободный человек — сегодня курю, послезавтра отдыхаю, какое ваше дело?

— Говорить легко! И потом… Если я не хочу курить вообще?

Агеев устало улыбнулся.

— Тогда не кури. Вообще. И плюнь ты на все… Я же не стану советовать тебе что-то плохое, Сергей. Ты понимаешь меня?

Нимфетка добралась туда пальцем и утопила его до самого основания. Сергей смотрел на листок и чувствовал, как у него гулко бьется сердце.

— Повторяю: я хочу тебе только добра!

— Хорошо, — сказал Сергей, сложив на коленях огромные кулаки. — Я хожу, курю.

Что дальше?

— Дальше ты приходишь ко мне, позвонив предварительно по телефону. Теперь ты человек проверенный, и я дам тебе свой прямой телефон. Запиши его, потом выучи и сожги.

Агеев вырвал из блокнота листок, протянул Курлову вместе с ручкой.

— Запиши своей рукой. Так надо.

Он четко, по одной, продиктовал шесть цифр. Кирпич записал номер и сунул в задний карман джинсов.

— Ну?

— Приходишь тогда, когда у тебя имеются серьезные и конкретные сведения, чтобы попусту не гонять волну. «Где» и «сколько» — вот что меня интересует. И фамилии, конечно. Если ты вдруг пропадешь надолго или заявишь, что вся общага ушла в завязку — я просто подумаю, что ты врешь. И уж наверное, не ошибусь…

Агеев забрал ручку обратно и продолжил рисование.

— Или если этот подонок Байдак в твоих сообщениях станет святым. Он ведь твой друг? Но дружба дружбой, а я расскажу тебе одну историю…

Теперь вместо пальца нимфетка сжимала в руке обувную ложку. А ведь вместо ложки могло оказаться и сапожное шило — разве нет?..

— Один наш помощник, молодой вроде тебя, решил сыграть двойную игру, — не отрываясь от блокнота, пробубнил Агеев. — Его близкий друг был связан с торговцами оружием. Очень серьезная группа: кражи с военных складов, коррупция армейских начальников, контакты с бандитами… Мы надеялись на своего человека, а он, предупредив дружка, сам стал подсовывать нам липу. Думал, мы ничего не узнаем. Глупо, правда? Мы всегда перепроверяем, и не один раз. И когда убедились в предательстве, он получил шмеля…

— Что такое «шмель»? — спросил Курлов. Он слушал очень внимательно.

— В данном случае шмелем был патрон. Его случайно нашли в кармане двурушника.

Только один патрон. Но этого хватило. Незаконное хранение боеприпасов… Сейчас он отдыхает на самых дальних от окна нарах в Бородянской колонии усиленного режима.

Агеев поднял голову и пристально посмотрел в глаза собеседнику.

— В другом случае шмелем может стать ампула морфина. Важно, чтобы предатель понимал, за что он несет кару. Ты понял мою мысль, Курлов?