Секретный фарватер (илл. Г. Яковлева)
Шрифт:
— Не переживай, лейтенант, — сказал Рывчун, провожая Александра. — Устережем твою Винету!..
5
Корабли пограничной службы беспрерывно двигаются вдоль морской границы, перегораживая залив, сменяя через положенный срок друг друга. Получается нечто вроде скользящей стальной завесы.
Первую свою вахту на корабле Александр нес в качестве дублера при командире.
Выпало стоять «собаку», самую трудную, не любимую моряками вахту — между полночью и четырьмя часами утра. Обычно
Но молодому офицеру не хотелось спать.
Никто на корабле не знал, что это не первая его ночь в шхерах. Но как все изменилось с тех пор! Тогда он был всего лишь «штурманенок». Сейчас он — штурман, правда еще только приучающийся к делу. Тогда, согнувшись на баке, юнга-впередсмотрящий с тревогой вглядывался во тьму: не вспыхнут ли лучи прожекторов, а вслед за ними горизонтальные факелы выстрелов? Сейчас он «расхаживает» по выборгским шхерам взад и вперед без опаски, как хозяин.
Восточный берег не таит в себе ничего враждебного. Опасность надо ждать с другой стороны. Чужую территорию враги используют иногда как трамплин для воровского прыжка. Прокрадываются к советским берегам издалека — в предательских тенях и шорохах ночи…
Нет, Александру совсем не хотелось спать.
В шхерах было очень тихо. Повинуясь негромким приказаниям командира, рулевой осторожно перекладывал штурвал.
Внезапно над водой густо просыпались осенние падающие звезды. «Как салют в День Победы», — вспомнил Александр, и от этого стало хорошо на душе.
Командира уже сменил на вахте старший помощник. Но Александру все еще не хотелось в каюту.
Светало.
Шхеры вырастали на глазах, медленно выплывая из ночи, будто лопнули якоря, удерживавшие на месте гранитный лесистый берег.
Все было в точности как в 1944 году. Так же тихо струился туман по воде, свиваясь в кольца и развиваясь. И так же неожиданно прорезались в нем остроконечные верхушки деревьев.
Еле слышно приплескивала волна. Тускло-серое зеркало залива начало медленно розоветь.
Вода, гранит, небо были почти одного оттенка, брусничного. Это — рассвет, самые первые краски рассвета, как бы проба неуверенной кистью.
Потом в воду щедро подбавили золотых блесток…
Неукоснительно, строго по расписанию, совершается это привычное, но всегда удивительное волшебство: ночь превращается в день!
Можно ли сомневаться в том, что чары спадут наконец с Винеты? Гранит расколется, пойдет трещинами под ногами, и…
Такое уверенно-бодрое настроение охватывало всегда по утрам. Александр был молод. И день был молод. У них у обоих все было еще впереди.
Глава 5.
Шорохи и тени
1
В новой обстановке Александр ориентировался сравнительно быстро. Недаром всю войну прослужил юнгой — «досыта поел флотской каши». Что же касается навыков командира, то он осваивал их еще в училище: на первом курсе был командиром отделения, на третьем и на четвертом — старшиной класса.
Другим молодым офицерам пришлось гораздо труднее.
Главное, многим из них не сразу удавалось найти верный тон в обращении с матросами.
«То братаются, то гонорятся, то есть проявляют офицерский гонор», — так писал Александр Грибову. И то и другое были, конечно, крайности.
Грибов не замедлил с ответом.
«Уменье поставить себя — большое искусство, — писал он. — Причем в искусстве этом важна именно безыскусственность».
Товарищам по дивизиону Александр показался немного тяжелодумом, замкнутым и немногословным.
Тому было несколько причин. Из двадцати двух лет своей жизни девять он провел на флоте, считая и пребывание в училище. Это были годы отрочества и юности, когда складывается характер. Александр рано возмужал. В гвардейском дивизионе торпедных катеров его окружали суровые вояки, которые были, можно сказать, запанибрата со смертью.
В шлифовке характера, несомненно, сыграл свою роль и «Летучий Голландец». Многолетнее соседство с тайной как-никак сказывается — приучает к внутренней собранности.
Придя на границу, Александр сразу пришелся ко двору, и не только сдержанностью в разговоре, хотя она — качество профессиональное.
Тяжелодум? Ну что ж! Он знал за собой этот недостаток. Зато был однодум — как бывают однолюбы.
Нужно только указать ему цель. И уж он стремился к ней неуклонно, методично, не отвлекаясь ни на что другое, чугунным плечом расшвыривая препятствия на пути.
Шубин сравнил бы его с торпедой. И в этом не было ничего обидного для Александра, потому что его командир говорил ласково-уважительно: «умница торпеда»…
2
Огромное удовольствие доставляло Александру узнавать шхеры — свои шхеры!
Уйма всякого зверья развелось здесь после войны!
А быть может, оно все время было в шхерах, только попритихло, запряталось в укромные уголки? И вот скопом вышло из чащ, когда кончилась война.
Животные вели себя удивительно храбро. Казалось, Карельский перешеек превратился в один огромный заповедник.
Был тут один лось, по которому проверяли часы. Дважды в день он являлся на маленькую железнодорожную станцию в лесу, точно к приходу поезда. Пассажиры, подъезжая, высматривали его из окон: «Вот он! Мчится со всех ног! Услышал гудок!»
На станции поезд стоит три минуты. Угощение припасено заранее — лось популярен по обе стороны границы. И, кивая головой с ветвистыми рогами, он снисходительно принимает — иногда даже из рук — дань своему величаво царственному великолепию.
Александру рассказали также о зайце, который жил на одной заставе. То был добрый малый, судя по воспоминаниям, очень общительный и хлопотливый. Он поднимался раньше всех, вприскочку отправлялся на стрельбы с пограничниками, а когда они возвращались, озабоченно прыгал перед строем. Завтракал, обедал и ужинал вместе со всеми, спать устраивался в ногах на чьей-нибудь койке.