Секретный фарватер (илл. Г. Яковлева)
Шрифт:
Шубин привычно поднырнул под сеть, растянутую на кольях. С силой толкнул толстую дверь и, очутившись в блиндаже, увидел бывшую свою пассажирку.
Впервые по-настоящему он увидел ее — без плащ-накидки и надвинутого на лоб капюшона. Будто упал к ее ногам этот нелепый пятнистый, с плотными, затвердевшими складками балахон, и она предстала во весь рост перед изумленным Шубиным! Статная, высокая. С гордо поставленной головой. В щегольски пригнанной черной шинели, туго перетянутой ремнем. В чуть сдвинутом набок берете, из-под которого выбивались крутые завитки темных волос.
Вокруг нее теснились летчики. Она смеялась.
«Конечно, окружена, — подумал с неудовольствием Шубин. — Такая девушка всегда окружена».
Он козырнул и прошел к столу адъютанта.
— Зачем вызывали?
— Со шхерами что-то опять. Десант отменили, ты же знаешь.
Шубин не утерпел и оглянулся. Мезенцева задумчиво смотрела на него. В руке белел номер флотской газеты. Ага! Прочла, стало быть, о пробоинах.
Летчиков позвали к адмиралу. Шубин подошел к Мезенцевой.
— Здравия желаю, товарищ старший техник-лейтенант, — бодро сказал он. — Разрешите поздравить с благополучным возвращением.
— И вас разрешите — с потопленным транспортом!
— Это товарища моего надо поздравлять. Он потопил.
— Не скромничайте. Без вас бы не потопил. Вот — пишут в газете! Они сели рядом.
— Поднапутали малость сгоряча, — сказал Шубин. — Глядите-ка: «Струи воды хлестали из пробоин во все стороны, напоминая фонтаны статуи Самсона в Петергофе». Не струи. Одна струя. И не во все стороны, а вверх. И еще: «Чем стремительнее мчался героический катер, тем выше задирался его нос, в котором зияли отверстия от пуль, и тем меньше их заливало водой». Уловка моя была не в этом. И назад я шел не на редане.
— Ничего не поделаешь. Вокруг вас творится легенда.
— Ну что ж, — охотно согласился Шубин, — творится так творится!.. Но вы еще больше молодец. Я бы, знаете, не смог, как вы. В одиночку! Спешенным! Без торпед и пулемета!
— Надо было бы, смогли. Человек не подозревает и сотой доли заложенных в нем возможностей… Даже такой лихой моряк, как вы. — Мезенцева посмотрела на него искоса, с лукавым вызовом.
Совсем по-другому держалась сейчас: непринужденно и весело, охотно показывая в улыбке ровные, очень красивые зубы (рот был тоже красивый, твердых, четких очертаний).
Разговаривать, однако, приходилось с паузами, часто переспрашивая друг друга. В приемной было тесно, шумно. Мимо сновали офицеры, то и дело окликая и приветствуя Шубина или Мезенцеву.
— Нет, думаю, не смог бы, — возразил Шубин. — Я знаю себя. Вот вырвался вчера на оперативный простор, отвел душу. А то на шхерных фарватерах этих — как акробат на проволоке. Сами видели.
Она засмеялась.
Разговор вернулся к тем же семидесяти трем пробоинам.
— В рискованном положении, — сказал Шубин, — опаснее всего усомниться в своих силах. Ну, с чем бы это сравнить?.. Хотя бы с восхождением на крутую гору. Нельзя оглядываться, смотреть под ноги — надо только вверх и вверх!..
Он перевел дух — почему-то очень волновался.
— Есть военный термин, — продолжал он, — наращивать успех, приучать себя к мысли, что неудачи не будет, не может быть!
Мезенцева подсказала:
— Создавать инерцию удачи?
— Как вы понимаете все! — благодарно сказал он. — Это удивительно! С полуслова. Именно — инерцию!.. Я, например, стараюсь вспомнить перед боем о чем-то очень хорошем. Не только о боях, кончившихся хорошо, но и о самых разнообразных своих удачах. О тех личных удачах, которыми я больше всего дорожу. Такие воспоминания, как талисман… — Он вопросительно посмотрел на нее: — Может, смешно говорю?
— Нет, отчего же? Очень верно, по-моему. Успех родит успех. Создается приподнятое настроение, в котором все легче удается, чем обычно.
Не отрываясь Шубин смотрел на нее.
— Вы умная, — прошептал он. — Вы очень умная. Я даже не ожидал.
Мезенцева опять засмеялась, немного нервно. В разговоре об удаче все настойчивее пробивалась иная тема, какой-то новый, опасный подтекст.
— Нас позовут сейчас к адмиралу. — Она сделала движение, собираясь встать. Но Шубин удержал ее:
— Хотите, скажу, о чем, вернее, о ком я думал во вчерашнем бою?
Интонации его голоса заставили Мезенцеву внутренне подобраться, как для самозащиты.
— Хотите? — настойчиво повторил он, еще ближе придвигаясь к ней.
Мимо прошли два офицера. Один из них негромко сказал другому:
— Смотри-ка, Шубин атакует!
— Уж Боря-то не промахнется, будь здоров!
Они засмеялись.
Шубин не услышал этого, а если бы и услышал, наверно, не понял — так поглощен был тем, что звучало в нем. Но Мезенцева, к сожалению, услышала.
— Я думал о вас, — негромко продолжал он. — Нет, не отодвигайтесь. Я просто думал, какая вы. И еще о том, что мы встретимся. Мы не могли не встретиться, понимаете? Иначе, какой бы я был Везучий? Это прозвище мне дали — Везучий!..
Он улыбнулся своей открытой, мальчишеской, немного смущенной улыбкой. Но Мезенцева не смотрела на него и не увидела улыбки. Она чувствовала, что от этого объяснения в любви — и где? на КП! — у нее пылают щеки.
Красивой девушке, которая находится среди молодых, легко влюбляющихся мужчин, надо быть всегда настороже. В любой момент может потребоваться деликатный или даже неделикатный отпор. Но никто еще не ставил Мезенцеву в такое нелепое положение. Стало быть, все видят, что Шубин «атакует»? И как там дальше? «Боря не промахнется, будь здоров!..» Это прозвучало нестерпимо пошло.
Она встала.
— Я убедилась, товарищ старший лейтенант, — надменно сказала она. — У вас действительно военный характер. Вы нигде и никогда не теряете времени даром.
Двери кабинета распахнулись, и начальник штаба, стоя на пороге, назвал нескольких офицеров, в том числе Шубина и Мезенцеву. На минуту она задержалась. Женщины, даже самые лучшие из них, уколов, не преминут еще повернуть нож или булавку в ране. Сделала это и Мезенцева.
— В начале нашего с вами вынужденного знакомства, — сказала она, стоя вполоборота, — я решила, что вы развязный Дон-Жуан, из тех, кто ни одной юбки не пропустит. Потом я переменила это мнение. Но, видно, правду говорят, что первое впечатление — самое верное!