Секретный корпус. Повесть о разведке на всех фронтах
Шрифт:
Один человек на дюжину ярдов — довольно полезная информация для какой-нибудь из наших частей, намеревающейся атаковать.
Вернейший способ добиться успеха — заставить пленного немца хвастать; редкого не удавалось спровоцировать на это. Попутно надо задавать осторожные наводящие вопросы, не нарушая задушевного тона беседы.
Как-то немец, захваченный в Аррасе, болтая о том, о сём, сказал, между прочим: «Жаль, что меня взяли в плен сегодня, мой батальон должен уйти в полночь на отдых, а я сам получил бы отпуск».
В эту же ночь мы открыли ожесточённый огонь по участку, где должна была произойти смена; многие товарищи пленного немца получили более долгосрочный отпуск, чем рассчитывали.
Иногда целыми неделями не удавалось захватить
Когда на каком-либо участке до зарезу был нужен пленный, его принимали с невероятной пышностью. Можно было подумать, что прибыл посол. Немца усаживали в автомобиль, который дожидался у штаба бригады, мчали в дивизию, а оттуда дальше — к «умникам» в корпус, потом — к ещё большим «умникам» в штаб армии и, наконец, к самым мудрым людям — в Генеральный штаб. Триумфальное шествие… одинокого гунна, который, вероятно, думал, что мы все сошли с ума. Телефоны трещали, телеграммы рассылались во всех направлениях — и вся эта свистопляска из-за одного несчастного немца! Штаб любил допрашивать пленного «тёпленьким», не давая ему опомниться от впечатлений с «ничьей земли». Поэтому обычно офицер разведки поджидал где-нибудь на передовой очередную жертву.
Для каждой разновидности человеческой породы требовался особый подход. Попадался и неотёсанный крестьянин, который знал только, что он ландштурмист и что походная кухня прибывает в такие-то окопы в такое-то время; и наглый офицер, который щёлкал каблуками и говорил: «Я офицер; разве вы отвечали бы, если б были на моём месте?» и хвастливый солдафон из унтер-офицеров; и осведомлённый человек, прикидывающийся дураком. Встречались все типы, все профессии — от адвоката до лодочника. И о немцах часто трудно было сразу сказать, кто адвокат, кто лодочник… Всякий военнопленный, конечно, был забитым, травмированным существом, скрывающим своё истинное лицо, и поэтому никогда не удавалось узнать: было ли полное отсутствие ненависти к Англии с их стороны искренним. Некоторые долго жили в Англии. На Сомме канадцы захватили одного бывшего повара из «Ритца» [13] . Его три недели мариновали в корпусе, окутав пребывание там строжайшей тайной. Он так хорошо готовил! Говядина подавалась на стол вкусно приготовленная и в самых разнообразных видах. И каждый раз, когда помощник начальника жандармерии, ведавший пунктом пленных, спрашивал, почему этого немца так долго держат, офицер разведки отвечал: «Тс! Он, наконец, начинает говорить».
13
Первоклассная гостиница в Лондоне.
Менее приятным занятием, чем затянувшаяся беседа с поваром, бывал допрос умирающего немца в госпитале.
Однажды захватили в плен смертельно раненого сапёра. Оказалось, он занимался минированием и знал, где и когда должна была взорваться этой же ночью мина, заложенная под британскими укреплениями. Час за часом проходил, а пленный то впадал в бессознательное состояние, то опять приходил в себя. Его ответы были невнятны или туманны, и от него так ничего и не добились. Мина взорвалась, причинив большие потери.
Однажды в 1915 году на Ипре был захвачен и отвезён в госпиталь раненый германский офицер. Англичанам до зарезу требовалась информация; раненый упорно молчал. Тогда прибегли к хитрости: на соседнюю койку положили британского офицера, который притворился немцем. Голова мнимого германца была обрита по доброму тевтонскому обычаю, а руки и ноги — в повязках и лубках. Эта пара пролежала рядом всю ночь. Настоящий немец стонал, мнимый следовал его примеру. Действительный немец спросил:
— Вы немец?
— Так точно, немецкий офицер.
Мнимый немец был угрюм и молчалив. Но рано или поздно два немецких офицера, предоставленные самим себе, — оба раненые, оба
Англичане не одобряли применения спиртных напитков как вспомогательного средства при допросах. Немцы не были так щепетильны. Их главным офицером разведки при полевой авиационной службе состоял великий герцог Мекленбург Стрелицкий (Mecklenburg von Strelitz). Этот молодой человек получил образование, если не ошибаюсь, в Итоне или в Оксфорде и был англичанином во всём, за исключением имени и симпатий.
Его назначили для специальной работы с теми из захваченных офицеров британской армии, которые твёрдо отказывались отвечать на вопросы. Великий герцог, бывало, облекался в форму британского воздушного корпуса и, как «товарищ по несчастью», шёл с пленным англичанином в офицерскую столовую. Там герцог подсаживался к пленному, потягивал с ним портвейн и болтал…
Когда отказывались говорить важные пленные, прибегали к «голубям». Давали телеграмму в Генеральный штаб и оттуда на автомобиле присылали «голубя», обычно австрийского или польского дезертира из германской армии. Переодетым в форму германского офицера или солдата, в зависимости от обстоятельств, его впускали к пленным немцам, и он заводил провокационный разговор. Такой человек, понятно, всегда должен быть в курсе текущих событий.
Пожалуй, самыми ценными пленными были германские дезертиры. В течение четырёх лет позиционной войны к нам постоянно прибегали дезертиры, часто по два-три за ночь. Общее число немцев, которые добровольно сдались, таким образом, доходит, должно быть, до нескольких тысяч человек. Большинство из них, выйдя ночью в патруль, пряталось где-нибудь в воронке от снаряда или высокой траве; «потеряв» таким образом своих товарищей, они пробирались ползком к передней линии британских траншей. Опасная игра: десятки их были убиты, когда пытались пробраться через наши проволочные заграждения; но обычно, услышав крик «камерад», наш солдат задерживал палец, положенный на спусковой крючок.
Впрочем, следовало учитывать, что противник мог нарочно подослать «дезертира» с ложной информацией.
О последней стадии полевой разведки — включении в проволочную связь противника, подслушивании и определении местонахождения его радиостанций, воздушных и наземных, — можно было бы поведать удивительные вещи.
Но время ещё не пришло. Я могу рассказать лишь об организации подслушивания, о которой уже немного говорил.
Офицеры разведки подползали к позициям противника и подслушивали, что немцы говорят в своих окопах; в штабе были убеждены: солдаты на фронте только и делают, что обсуждают высокие вопросы стратегии, попивая чай из кружек. Офицер разведки тщетно ждал, когда Фриц начнёт разъяснять своему другу Гансу предстоящую атаку со всеми её тактическими и стратегическими тонкостями. В действительности же удавалось услышать голос немецкого унтер-офицера, распекающего свою рабочую группу; или сентиментальный разговор двух немцев о жёнах и детях.
И всё это должен был записывать офицер разведки, чтоб переслать тыловым «умникам».
В 1916 году такому смехотворному патрулированию был положен конец введением подслушивающего аппарата, известного в германской армии, как «Мориц», а в британской армии, как «Оно».
Аппарат состоял из небольшого ящика, помещавшегося в землянке, неподалёку от передовой; от ящика шли провода в «ничью землю». Над ящиком в землянке сидела пара переводчиков с телефонными наушниками. Они просиживали здесь целые дни с карандашом в руке. Бессвязные обрывки разговоров, отрывистая команда офицера-пруссака заносились на специальные бланки. Можно было расслышать даже разговоры немцев по телефону.