Секретный рейд адмирала Брэда
Шрифт:
— В любом случае, информация, которую он будет предоставлять журналистам, должна исходить только от вас, адъютант.
— Мой же источник — мне хорошо известен, — заверил его Шербрук.
— Это уже слово полярника, — одобрил Брэд.
Погрузившись в ванну, адмирал несколько минут лежал в ней, блаженно закрыв глаза и ни о чем не думая. Он наслаждался ощущением благости того состояния, в котором сейчас пребывал. Люди, не прошедшие через насквозь пронизанные пятидесятиградусными морозами палатки полярных паломников, вряд ли способны были так ощущать эти минуты физического
7
Ноябрь 1938 года. Германия.
Борт трансатлантического лайнера «Саксония».
Теплое, пропитанное запахами недорогих духов и взбудораженной плоти, тело германки показалось Роберту Брэду как никогда ранее вожделенным и почти родным. Медленно, почти с суеверным трепетом исцеловывая ее шею, грудь и подрагивающие мышцы живота, Роберт оттягивал тот момент, когда их тела должны были слиться во взаимовоспламеняемой страсти.
Несколько ночей, проведенных в постели с этой ржановолосой арийкой, достаточно насытили его физиологически, чтобы теперь он приучал себя дорожить мгновениями такого вот, платонически трепетного наслаждения близостью друг с другом.
— Вы ласкаете меня так, словно в самом деле влюблены, мой Полярный Паломник, — Роберт почувствовал волнительную дрожь ее голоса, и это придало его ласкам еще большей нежности.
— Мне и самому теперь уже кажется, что «в самом деле», — явно поскупился Полярный Паломник на комплимент или все ту же, милую постельную неправду, которая давно освящена устами миллионов влюбленных.
— Опять эта кроткая неуверенность, — не простила ему Фройнштаг, — с которой вы почти двое суток подступались ко мне, теряя невосполнимое время блужданий в океане ночных страстей.
Конечно, от этого оберфельдфебельского замечания Фройнштаг могла бы и воздержаться, так что Бог ей в этом судья. Но, в общем-то, она была права: после того, как еще в порту, сразу же после посадки на судно, Лилия протиснулась к фальшборту между ним и, как он теперь знает, Куртом Древицем, на Брэда вдруг нахлынула волна апатичной стеснительности.
То поначалу ему все казалось, что эту женщину он уже несколько раз видел у своего дома в Бриджпорте, на окраине Нью-Йорка, — и Полярный Паломник пытался осторожно выяснить, так ли это и не в том ли районе она проживает. То, вновь встретившись с ней уже под вечер, когда нью-йоркский остров Лонг-Айленд остался далеко за горизонтом, долго не решался пригласить ее в бар, хотя девушка явно рассчитывала на это, мужественно выдерживая его пустословие и порывы холодного атлантического ветра.
И даже когда после бара она демонстративно не проявляла желания вернуться в свою каюту, Роберт все еще позорно мялся и что-то там, подобно влюбленному гимназисту, мямлил, пока Лилия не снизошла до спасительного круга в виде слов: «Я так понимаю, что вы ищете повода, чтобы познакомиться со мной поближе, сэр?».
Казалось бы, какой еще вопрос должна была подбросить Роберту эта привлекательная женщина, чтобы заставить его отказаться от своего гимназического блеяния? Но где-то там, в глубине то ли сознания, то ли интуиции, вновь, как чеку гранаты, рвануло какой-то морально-этический предохранитель, уже в который раз повергая тридцатипятилетнего доктора в состояние унизительной неуверенности, которой никогда раньше он, вроде бы, не страдал.
«Мы плывем на одном судне, — теряясь и явно оправдываясь, проговорил Роберт. — И поскольку впереди у нас много дней, и, как мне кажется, есть темы для общения…»
«Считаете, что дней действительно настолько много, что большую часть из них мы с вами должны проводить на продуваемой всеми ветрами и взглядами палубе этой «галеры»? — почти язвительно поинтересовалась Лилия, называвшая себя в то время Эльзой. — Какой же вы неувядаемый оптимист, доктор Брэд!».
Кстати, именно тогда Фройнштаг впервые употребила в разговоре его ученую степень, хотя, представляясь, Роберт ее не называл. Уже тогда это должно было основательно насторожить его.
«Что вы предлагаете?».
Рассмеялась Лилия, вроде бы, кротко, и тем не менее убийственно.
«Я задумала против вас целую диверсию, — молвила Фройнштаг, почти у самого лба стягивая концы мехового ворота своей куртки и опасно налегая на невысокие деревянные перила, окаймляющие шлюпочную палубу, словно бы ставила перед ним условие: или в каюту, или за борт — Вот уже который час подряд я безуспешно пытаюсь подвести вас к совершенно неожиданной мысли: пригласить меня к себе в каюту».
«Вы действительно пытаетесь подвести меня к этой мысли?!»
«Мужайтесь, сэр! Я понимаю, что вам непросто будет решиться на подобный шаг, но обстоятельства, видите ли, обстоятельства…»
И опять, вместо того чтобы, воздав немке должное за догадливость и храбрость, сразу же галантно пригласить ее к себе, Брэд вдруг насторожился: «Что-то слишком легко эта красавица атакует твои сети, старый бродяга!». И тянул кота за хвост даже после того, как Фройнштаг без обиняков заверила его, что с венерическими болезнями она не дружит, а посему волноваться ему нечего.
Единственным оправданием его «непростительной осторожности» могло служить теперь только то, что в подсознании срабатывало ощущение навязчивости этого знакомства и всего того, что за ним может скрываться. И если исходить из сведений, которые только что открылись ему, то предчувствие действительно не обманывало: оказывается, письмо Германского общества полярных исследований было лишь формальной стороной операции по «похищению американского полярника Брэда».
Как он теперь понимает, в эти же дни за ним велась негласная слежка, во время которой германская служба безопасности пыталась выяснить, как он отнесется к приглашению ступить на борт полярного авианосца «Швабенланд». А главное, не будет ли агентами Разведывательного управления стратегической службы США предпринята попытка завербовать Полярного Паломника (эта кличка пристала к Брэду еще во время его первого арктического рейда в составе международной группы на канадский остров Элсмир из архипелага Королевы Елизаветы) и «забросить его на авианосец уже в качестве своего агента.