Секреты для посвященных
Шрифт:
Темнота и невесть откуда взявшийся холодный ветер у каждого бы вызвали желание засмолить сигарету, разжечь крошечный малиновый огонек и хотя бы таким образом взбодрить себя.
— Давайте, подымим, — согласился Вячеслав, хотя и не хотелось.
Зубов дал ему сигарету, поднес спичку. Вячеслав обратил внимание, что повязки на его руке не было.
— Странно, — проговорил Вячеслав. — Почти под окнами стреляют, а они ни гу-гу… Даже в окно никто не выглянул.
— Тут не Москва… — усмехнулся Зубов. — Народ знаете какой? Всего насмотрелись, ко всему привыкли. Почти все охотники. В тайге без этого нельзя. Пропадешь. Так что выстрелами
Говорил спокойным, ровным тоном, как человек, который никуда не торопится и рад подвернувшейся возможности поболтать. Вячеслав решил поддержать разговор.
— Когда-то охота действительно была необходимой… Она кормила и одевала людей. А сейчас превратилась в бедствие. Во всем мире осталось только пятнадцать пиренейских медведей… Скоро не будет носорогов… Туго приходится тиграм. Надо спасать зверей, а мы их убиваем.
— Ну, дело обстоит не так уж плохо, — произнес Зубов. — В прошлом веке сибирские охотники почти начисто выбили соболя. А сегодня его больше, чем было сто лет назад.
— Значит, кое-где люди поумнели…
— Разрешите с вами не согласиться, — заметил Зубов. — Вам кажется, что благородные защитники животных появились в наше время. Это далеко не так. Знаете, кто был первым покровителем животных? Именно охотник! Он с уважением относился даже к самым жестоким хищникам. В Европе это был волк. В Индии — тигр. В Океании — акула… И каждый из них был в глазах охотников носителем какой-нибудь священной черты. Это позволяло людям ощущать их как самых своих дорогих братьев. Недаром, по преданиям, волчица вскармливала Ромула и Рэма, сибиряки называли тигра «хозяином» и боялись его обидеть, акула — друг, сопровождавший пироги в океане… Ей даже приписывали чувство любви к человеку. Да, да, не удивляйтесь. Близким к человеку воспринимали и медведя. У некоторых племен существуют магические приемы входа и выхода из «медвежьей шкуры», то есть человек может превратиться в медведя, и наоборот. Поэтому когда мы сегодня объявляем себя чуть ли не первыми друзьями животных, это, мягко говоря, не совсем соответствует истине… Впрочем, я заболтался. Мне пора.
Зубов распрощался с Вячеславом и вошел в подъезд. Грачев же, оставив за спиной неверный желтый круг, очерченный фонарем, шагнул на тропинку, ведущую в лес. Черные великаны тотчас же тесно обступили его. Напрасно он задирал голову вверх в поисках хотя бы одной звезды. Небо затянуто было плотными тучами, а тут еще непроницаемый черный полог хвои. Не видно ни зги.
Некоторое время спустя у Вячеслава появилось неприятное ощущение, что кто-то преследует его. И дело было не в хрустнувшей за спиной ветке. Дело было в неизвестно откуда родившемся твердом убеждении, что он в этой кромешной тьме не один.
Он остановился, перевел дух и, резко повернувшись, пошел назад. Что-то мелькнуло перед ним и скрылось. Почти незаметно. Почти бесшумно. Но именно от этой незаметности и бесшумности кровь холодела в жилах. Кому понадобилось выслеживать его?
Вячеслав почти побежал и нагнал-таки человека, который, казалось, старался ускользнуть от него.
— Постойте! — окликнул он его.
— Что? Кто это?
Неизвестный остановился. Вячеслав не без опаски приблизился и узнал бригадира Бориса Вяткина, того самого, который на днях так невежливо выставил его с делянки.
— A-а, это вы? Что вы тут делаете?
— А вы? — ответил вопросом на вопрос Вяткин.
— Я иду домой спать. А вы?
Бригадир помолчал. Потом сказал:
— Мне нужен Святский.
— Святский? А почему вы ищете его здесь, в лесу?
— Не в лесу, — раздражаясь, ответил Вяткин, — а в Доме приезжих. Мне сказали, что он отправился к вам. А вы в это время по лесу гоняете, — в его голосе послышалось осуждение.
Похоже, что Вяткин старается перехватить инициативу и принудить к защите Вячеслава. Но тот не собирался уступать.
— Скажите все-таки, а зачем вам на ночь глядя понадобился Святский? — настойчиво спросил он.
Вяткин замялся:
— Я должен передать Григорию Трофимовичу одну цифру.
— Какую цифру?
— Не одну, собственно, а две. При сопоставлении они, эти цифры, показывают, что вот уже десятилетия мы вырубаем больше леса, чем воспроизводим.
Вячеслав догадался:
— Эта цифра понадобилась Святскому для разговора со мной?
Вяткин кивнул.
«Врет, — подумал Вячеслав. — Не стал бы он сломя голову в этот поздний час мчаться через лес из-за какой-то цифры».
— Так вы думаете, что Святский сейчас в Доме приезжих?
Вяткин молча пожал плечами.
Они вместе дошли до Дома приезжих, но Святского там не оказалось. Окна были темными, дом казался необитаемым.
Проходя мимо комнаты Раисы, Вячеслав постучал. Сначала тихо, потом громче. Окликнул ее в полный голос. Ответом была тишина. Видимо, Раиса эту ночь не собирается провести в своей комнате.
Всю последнюю неделю Костя Барыкин был не в себе. Его не оставляло ощущение надвигающейся опасности. Что это за опасность, с какой стороны она к нему подбирается, неясно. И в этом самое неприятное, даже страшное.
Он вырос в коммуналке, расположенной в полуподвальном помещении, над самой котельной. Окна — вровень с землей. Ноги — тонкие и толстые, плохо и хорошо обутые, стоящие, переминающиеся, идущие, бегущие — видел он изо дня в день сквозь пыльные стекла.
Отца не помнил, мать, которую в доме все неуважительно кликали Панькой, была женщиной пьющей. Но пила в меру: боялась лишиться работы в артели, которая занималась разрисовкой настольных клеенок. Эту работу выполняла вручную, с силой втирая краски в клеенку посредством картонного трафарета и щетки. Мать мечтала перейти в другой цех, где делали искусственные цветы из ткани — яркие, разноцветные, изящные, не отличишь от живых. Там работа была полегче и почище, да и платили больше, но перейти не удавалось — мешало отсутствие квалификации, да и руки часто тряслись после выпивки.
Денег в артели платили мало, особо не разгуляешься, выручало то, что иногда удавалось подработать уборкой или стиркой в частных квартирах. Однажды она взяла сына с собой в одну из таких квартир. Костя поразился, узнав, что в огромной квартире с просторной уборной, ванной и кухней да еще с балконом, по которому можно кататься на велосипеде (если он, конечно, есть), проживают всего два человека — персональный пенсионер и его жена. Удобная мебель, дорогие пушистые ковры, которые не висели, как украшение на стенах, а лежали на полу (хозяева не жалели ковров, ходили по ним), красивая посуда в шкафах — все это поразило его. Неужели он, Костя, никогда не будет жить в такой квартире? Он с отвращением думал об их каморке с клубами пара и запахами несвежего белья и хозяйственного мыла — соседи не разрешали матери заниматься стиркой на кухне, она вынуждена была располагаться с корытом на своей жилплощади.