Секреты для посвященных
Шрифт:
Но что это? Треск сучьев впереди… Кто-то шел навстречу, не разбирая дороги. Раиса хотя и была не из пугливых, но сердце ее дрогнуло. Она замерла на месте, едва дыша.
Навстречу вышел Гринько. Они стояли как вкопанные, не веря своим глазам, и радость охватывала их — одна на двоих.
— Раиса Павловна! Вы? А я вас ищу.
— Меня? В лесу? Я что — лань пугливая, чтоб меж деревьев бегать? — Раиса смеялась легко, звонко, по-девчоночьи.
Гринько чувствовал себя так, как будто встретил давно знакомого и крайне нужного ему человека. Он заговорил с Раисой открыто, доверчиво. О том, как ему плохо, одиноко. Он в сложном положении, честно говоря, не знает, что делать, а посоветоваться не с кем.
А Раиса, вместо того
— Вы сильный, Николай Егорович. Большой и сильный. А большому кораблю — большое плавание. Делайте, как надумали. Я не разбираюсь в этих ваших приборах, но сердцем чую: вы не могли ошибиться. Верю я в вас…
И тогда он обхватил ее своими ручищами и поцеловал. Но не нахраписто, не страстно, а тихо и благодарно. Раиса поняла: другие поцелуи у них впереди.
— Господи! — воскликнул он громко, на весь лес. — Как хорошо-то вы сказали, конечно, надо делать так, как я задумал в самом начале. А как же иначе? Зачем я иначе здесь? Вы умница, Раиса! Пойдемте назад, а то вы ноги промочите, роса.
И, бережно подхватив девушку под локоть, он повел ее по тропинке. Она шла как слепая, не чуя под собой ног, радостно подчиняясь силе, которая влекла ее.
Немного позже, когда они расстались, владевшее Раисой наваждение отступило, и в сердце снова проникла печаль. Она вспомнила недавний страшный ночной звонок в дверь, резкий железный звук захлопнутого почтового ящика. Полуодетая Раиса выбежала на лестничную клетку, при свете тусклой лампочки, горевшей под потолком, углядела сквозь крупные дырки железной коробки что-то белое, стала силой отгибать створку ящика, пытаясь зацепить листок и вытащить его наружу, но не вытащила, только поранила палец. Пришлось вернуться на кухню, отыскать в ящике стола среди ножей, вилок, пробок от бутылок, крышечек от банок маленький ключик от почтового ящика. Теперь она извлекла из него конверт. Адреса не было. Только надпись: «Раисе Сметаниной». Распечатав конверт, она обнаружила в нем красивые часики на длинной цепочке, чтобы можно было носить на шее, и письмо. Почерк был знакомый. Ей бы обрадоваться: писал ее недавний жених Костя Барыкин, пропавший, сгинувший при таинственных обстоятельствах наутро после убийства главного инженера леспромхоза Святского и конторского сторожа. Что он свершил? Какие дела были на его совести? Убийство? Кража денег? Она не знала. Первое время ждала: если жив, подаст весточку, оправдается, и все разъяснится. Но он так и не объявился.
Раиса уехала из леспромхоза и устроилась здесь, в гостинице. Вспоминала она о Косте, думала о нем? И да и нет. Он находился в ее другой, теперь далекой жизни, с ним было связано много нехорошего, пьянство, ругань, а может быть, и убийство, кровь.
Мало-помалу она поняла, что никогда не любила Костю. Вот Клычева — да, было дело. А Костя… Она жалела его и легко приняла это свое чувство за нечто другое. Сердце не терпит пустоты. Сердцу надо кого-то любить.
Она развернула на коленях листок, прочла:
«Рая! Я не пропал, жив. Бог даст, скоро свидимся. Никому не говори о письме. А увидишь ненароком — не подходи, не окликай. Я сам тебя найду. Верь, у нас все будет, как прежде. Даже лучше. Нам помогут. Жди. Твой до гроба К.».
Странное письмо это не обрадовало Раису. Холодом заполнило грудь. Этот заполошный настаивал, чтобы она никому не говорила о его письме, выходит, он по-прежнему в бегах и на нем вина. Как он думает проникнуть сюда, в эту режимную, днем и ночью охраняемую зону? И зачем? Что ему тут делать?
Раиса почувствовала: страшная опасность нависла над ее жизнью. Надо ее как-то отвести. Но как?
Сейчас, после второй встречи с Николаем Гринько у озера, все чувства обострились в ней. И чувство опасности, и решимость ее отвести. Она это сделает. Еще не знает как, но сделает. Жизнь, послав ей Гринько, предоставила последний шанс. Она его не упустит.
С детства в его сознание запали слова «секрет», «военная тайна», от которых, как выяснилось, избавиться не так-то легко. Вячеславу все время казалось, что многое показывают ему по ошибке, из-за неверно понятого указания главкома. Поначалу он боялся пользоваться магнитофоном, задавать слишком дотошные вопросы, останавливался у предела, который сам же для себя установил. Он и сам не понимал, что с ним происходит. Мыслящий современный человек, журналист, ярый поборник гласности, презирающий всевозможные запреты, умолчания, словом, секреты и тайны. Сюда приехал с желанием вести себя смело, напористо, требовать доступа во всяческие недоступные места, добиваться точных и ясных ответов на свои вопросы. Честно говоря, он ожидал, что люди, которым поручено охранять секреты, будут пристально наблюдать за каждым его шагом, брать под контроль каждое услышанное и записанное им слово, таиться от него, скрывая что-то очень важное. Но ничего подобного не происходило. Майор Беликов, проведя Вячеслава через очередной охраняемый пост и передав его с рук на руки очередному специалисту-ракетчику, тотчас же тактично отходил в сторону, предоставляя гостю полную свободу.
И Вячеслав понял, что предел его любознательности — не вокруг, а внутри него самого. Позже ему открылась и другая, простая истина: тайна, а она, конечно, была (как ей не быть на ракетном полигоне!), гнездилась не в расположении военных объектов, не во внешнем виде колоссальных ракетных систем и устройств, обеспечивающих непрерывное поддержание их боеспособности, а в схемах и формулах, в составе и качестве того или иного сплава, топлива, в возможностях того или иного компьютера. То есть в том, чего не увидишь простым глазом. Тем более если ты человек сугубо штатский. Секреты были, и еще какие, но они могли открыться только посвященным.
Он входил в залитые ровным светом залы координационно-вычислительного центра, где в ярко-голубых металлических шкафах машин под непрерывный плотный шум шла какая-то таинственная работа, без которой ныне немыслимо существование ни одной крупной системы. Вступал под высокие ангарные своды корпусов научно-испытательного комплекса, ходил, как в лесу среди дубов, среди ракет, чьи острия уходили вверх на высоту многоэтажного дома, видел эти же ракеты в горизонтальном состоянии на ложе сверхмогучих автотранспортеров, оснащенных множеством огромных, в рост человека, колес — так лилипуты, должно быть, перевозили спящего Гулливера. Люди, неторопливо и усидчиво работавшие вокруг порожденных ими самими чудовищ, были внешне ничем не примечательны, таких встретишь в любом КБ или НИИ. Но, как шепнул Вячеславу сопровождавший его майор, многие из них — поистине уникальные мастера своего дела, им цены нет. Вот этот — лауреат Государственной премии, вот тот недавно получил орден Ленина, а третий только что с блеском защитил докторскую, правда по закрытому списку.
Эта непрерывная, идущая по восходящей, по траектории запущенной ракеты научная, созидательная работа полигона, как всякая творческая работа, вызывала уважение.
— Вон там, — майор Беликов ткнул рукой в сторону леса, — большой комплекс, подобный байконуровскому… С него запускаем тяжелые спутники типа «Молния» и «Метеор». А те, что поменьше, «Радуга» и «Восход», уходят в небо с другого комплекса. Сейчас вы его увидите. Тут система другая: ракета не подвешивается в пусковой системе, а ставится непосредственно на опоры стартового стола. Обслуживают эти ракеты с помощью передвижной башни. Да вот она…