Секреты фарфоровой куклы
Шрифт:
Глава 2
Потекли годы. Рос их сынишка. К удивлению родителей, Дитц с ранних лет начал проявлять огромный интерес к музыке. Фридрих желая, чтобы сын всегда был при церкви, отдал его в обучение к церковному органисту Роберту Лайну. Уже в шесть лет Дитц, или как его теперь все звали по-английски – Дерек [2] , мог на службе заменить Роберта, когда это было необходимо.
Услышав впервые звуки скрипки, мальчик решил, что будет обязательно играть на ней. Отец о том и слышать не желал,
2
Дерек (Derek) – английское произношение древнегерманского имени Теодерих (Theoderich) или немецкого Дитрих (Dietrich).
Скоро способный мальчик играл и на скрипке, и на духовых инструментах, а кроме того сочинял музыку. Особых усилий при этом он не прилагал – музыка звучала у него внутри. Когда отец про это узнал, то сильно разгневался. Дереку помогли мать и Роберт Лайн, которые лишь частично убедили преподобного отца, что у его сына талант. Пастору и самому нравились церковные сочинения сына, написанные для органа. Но постоянный страх за нравственный облик единственного отпрыска заставил его пойти на следующее: помня, какой урок он сам получил в детстве, Фридрих решил показать нечто подобное своему сыну.
Однажды вечером, под предлогом прогулки, он повел Дерека в одну таверну, где по достоверным слухам происходили настоящии оргии. Войдя в заведение, ничего не подозревающий мальчик хотел было спросить у отца зачем они сюда пришли, как вдруг замер: на руке у того повисла отвратительная, видавшая виды проститутка.
– Отпустите отца, мэм – пролепетал Дерек, видевший в своем окружении до этого только строгих и чопорных женщин.
– Как ты меня назвал? Мэм? – пьяно расхохоталась потаскуха и обнажила гнилые зубы, обдав Дерека смрадным дыханием.
Он в ужасе отпрянул и увидел другую девку, которая под громкие восторженные вопли пьяных мужчин танцевала на столе, задирая юбки, тем самым показывая исподнее несвежее белье. Такие же пьяные музыканты играли на скрипках.
– Какие холеные красавчики! – не унималась потаскуха, повисшая на пасторе. – Сейчас, сейчас. Ты хочешь сам или привел сыночка? Ему не рано, а?
– Ну все, хватит! – сказал Фридрих, и с непреодолимым отвращением стряхнув с себя проститутку, схватил сына за руку и повел прочь из притона.
Потаскуха от злости, что упустила добычу, разразилась им в след площадной бранью. Какое-то время они шли молча и вдруг у Дерека подкосились ноги, он остановился – от волнения ему стало тяжело дышать. А его отец выглядел очень довольным. Когда сын повернул к нему свое бледное лицо, он сказал:
– Вот для чего пишется такая музыка, о которой ты мечтаешь!
– Отец, простите меня, простите, – разрыдался мальчик, уткнувшись в него.
– Все, все, сынок, идем, – произнес обычно не склонный к нежности пастор и погладил сына по голове, – ты уже достаточно взрослый, чтобы понять, зачем я это сделал. Сейчас я открою тебе одну тайну. Ведь ты сохранишь ее, не так ли?
– Конечно, отец, – всхлипнул Дерек.
– Я был примерно в твоем возрасте, когда видел почти то же самое.
– Вы?
– Да. Только видел я это не в мерзком притоне, а в собственном доме.
– В собственном доме?!
– Такую жизнь вел мой отец – твой дед. И, я надеюсь, у тебя достанет благоразумия молчать. Разумеется, твоя добродетельная мать ничего об этом позоре не знает. Я всю свою жизнь посвятил Богу, чтобы изгладить сей родительский грех, потому и питаю отвращение ко всем светским забавам, ибо известно до чего они доводят. И так как за себя я теперь уверен, то ныне переживаю за тебя, моего сына.
– Будьте уверены, отец, я вас не подведу, – твердо ответил Дерек, утерев слезы.
С тех пор Эльза стала замечать, что в ее прежде подвижном, веселом сыне начала проглядывать скрытность, сдержанность во всем, даже в его любимой музыке. Она приписывала это его кризису отрочества. Дерек же, поразмыслив над увиденным, проштудировал много раз катехизис и пришел к выводу, что музыку писать все же не грех, если она заведомо не преследует низких целей.
Прошел год. И вот, однажды к ним в дверь постучал незнакомец, спросив, не дом ли это пастора Лансдорфа. Получив утвердительный ответ, он сказал, что прибыл сюда по приказанию министра иностранных дел лорда Болингброка и должен видеть преподобного отца Фридриха Лансдорфа.
– Его светлость лорд Болингброк, – сообщил Фридриху и Эльзе посланник лорда, – питая склонность ко всему прекрасному, а в данном случае к музыке, неожиданно для себя ознакомился с органными работами вашего сына. Он желает видеть его лично в королевском дворце Уайт-холле.
– Передайте светлейшему лорду Болингброку, что его желание будет исполнено, – сухо ответил Фридрих.
– За вами и вашим сыном прибудет карета, – сказал посланник и удалился.
– Только этого нам не хватало! – возмутился после его ухода пастор, но перечить самому министру иностранных дел не посмел.
Эльза же в душе радовалась за сына, и в назначенный срок принаряженный Дерек с отцом отправились в Уайт-холл. Воспитанный в строгости мальчик с удивлением разглядывал роскошно одетых людей и пышность убранства королевского дворца. Слуга проводил пастора с сыном до дверей аудиенц-зала лорда Болингброка и велел им ждать. В приемной сидели и другие люди, ожидающие аудиенции.
Через некоторое время двери отворились, и важный лакей произнес, вызывая следующего посетителя:
– Пастор Лансдорф с сыном!
Болингброк окинул любопытным взглядом вошедших: статного белокурого пастора и его тщедушного черноглазого сына.
– Что-то Лансдорф-младший имеет с вами маловато сходства, однако, – с интересом отметил лорд.
Краска бросилась Фридриху в лицо. «Он тоже несомненно знает о моем происхождении. Господи, неужели и в Англии спасения от этого унижения не будет?» – подумал он в отчаянии, но сдержанно ответил:
– Лансдорф-младший напоминает наружностью родню матери.
– Не важно, кого он напоминает, – со значением, но миролюбиво продолжал Болингброк и начал довольно любезно расспрашивать Фридриха об их жизни в Англии.