Секреты поведения людей
Шрифт:
“У одной вдовы была Курица, которая каждый день несла по яйцу. “Попробую я давать птице больше ячменю, авось она будет нестись два раза в день”, — думает Хозяйка. Сказано — сделано. Но Курица ожирела и перестала нестись даже по разу в день”.
В американском городе Кливленде директор зоопарка был весьма огорчен поведением молодой гориллы она упорно отказывалась от еды. Поэтому он ежедневно залезал к ней в клетку, ел фрукты, хлеб, жаркое до тех пор, пока неопытная горилла, подражая ему, не научилась есть самостоятельно. Но теперь директору зоопарка надо переходить на диету: он так усердно обучал гориллу, что прибавил
289. Закон “физических мер воздействия”
“Нигде, даже в тюрьме, подростку не дадут семнадцать ударов розгами лишь за гримасу, сделанную другому подростку. Однако в публичной школе такая мера одобряется — отчасти потому, что она позволяет эффективно померживать дисциплину, отчасти потому, что учит младших чувству ответственности и повиновению власти, отчасти потому, что добрая порка считается полезной для воспитанников, независимо от того, заслуживают они ее или нет”.
(Энтони Глин . Кровь британца)
“Если у кого-либо настолько несчастный характер, что наставления, увещевания являются недостаточными, будучи сравнительно легкими мерами воздействия, то нужно прибегнуть к более сильным средствам и не оставлять неиспробованными никакие средства, прежде чем признать кого-либо совершенно непригодным и безнадежным для воспитания. Быть может, о некоторых еще и теперь будет верным известное выражение, которое гласит: “Фригийца исправляют только побои”. Во всяком случае такого рода сильное наказание будет полезно если не самому наказанному, то по крайней мере другим, наводя на них страх”.
(Ян Амос Коменский. Великая дидактика, содержащая универсальное искусство учить всех всему…)
“Все прожекты зело исправны быть должны, дабы казну зряшно не разорять и отечеству ущерба не чинить. Кто прожекты станет абы ляпать, того чина лишу и кнутом драть велю”.
(Петр I)
Однажды в компании Стецкий стал критиковать писателя М. А. Шолохова за то, что его главный герой Мелехов в “Тихом Доне” — настоящая контра. И многое в том же духе. Потом сказал:
— Ты, Шолохов, не отмалчивайся.
Шолохов спросил:
— Ответить вам как члену ЦК или лично?
— Лично.
Шолохов подошел к Стецкому и дал ему пощечину.
На следующий день Шолохову позвонил Поскребышев.
— Товарища Сталина интересует, правда ли, что вы ответили на критику Стецкого пощечиной?
— Правда.
— Товарищ Сталин считает, что вы поступили правильно.
При анонимном анкетировании детей разного возраста из пятнадцати городов СССР выяснилось, что 60 процентов родителей используют физические наказания; среди них 85 процентов — порку, 9 процентов — стояние в углу (иногда на коленях на горохе, на соли или на кирпичах), 5 процентов — удары по голове, лицу и т. д.
(Исследования 1988 г.)
Нам всем следует помнить, что у человека в арсенале средств убеждения бывает, есть и может быть убеждающая сила рук. Ее используют в трех случаях: при чужой наглости, от собственного бессилия, для восстановления нарушенного душевного равновесия.
“Заяц, ежели его долю бить, спички может зажигать “.
(Говорит один из чеховских персонажей)
Здесь хочется вспомнить
“Номер этой коммуналки был 3, и в народе она прозывалась “Воронья слободка”. Поскольку семейная лодка Лоханкина дала трещину (его жена Варвара предпочла избрать себе другую опору в жизни — инженера Птибурдукова), Василий Андреевич, пребывая в расстроенных чувствах, постоянно забывал гасить в туалетной комнате свет. И на его память это делать не влияли даже настоятельные напоминания соседей.
Любое событие идет к своей развязке, и справедливость этого тезиса еще раз подтвердилась, когда возвратился из тюрьмы еще один квартирант “Вороньей слободки” гражданин Гигиенишвили, бывший князь, а в новые времена — трудящийся Востока. За самоуправство этот человек отсидел четыре месяца в тюрьме и вернулся оттуда злой, как черт.
Именно он сделал осиротевшему, покинутому женой Лоханкину первое представление о необходимости регулярно тушить за собою свет, покидая уборную. При этом глаза у него были решительно дьявольские. Рассеянный Лоханкин не оценил важности демарша, предпринятого гражданином Гигиенишвили, и таким образом проморгал начало конфликта, который привел вскоре к ужасающему, небывалому даже в жилищной практике событию.
Вот как обернулось это дело. Василий Андреевич попрежнему забывал тушить свет в помещении общего пользования. Да и мог ли он помнить о таких мелочах быта, когда ушла жена, когда остался без копейки, когда не было еще точно уяснено все многообразное значение русской интеллигенции? Мог ли он думать, что жалкий бронзовый светишко восьмисвечовой лампы вызовет в соседях такое большое чувство? Сперва его предупреждали по нескольку раз в день. Потом прислали письмо, составленное Митричем и подписанное всеми жильцами.
И, наконец, перестали предупреждать и уже не слали писем. Лоханкин еще не постигал значительности происходящего, но уже смутно почудилось ему, что некое кольцо готово сомкнуться.
Во вторник вечером прибежала тетипашина девчонка и одним духом отрапортовала:
— Они последний раз говорят, чтоб тушили.
Но как-то так случилось, что Василий Андреевич (по-домашнему просто Васисуалий) снова забылся, и лампочка продолжала преступно светить сквозь паутину и грязь. Квартира вздохнула. Через минуту в дверях Лоханкинской комнаты показался гражданин Гигиенишвили.
Он был в голубых полотняных сапогах и в плоской шапке из коричневого барашка.
— Идем, — сказал он, маня Васисуалия пальцем. Он крепко взял его за руку, повел по темному коридору, где Васисуалий почему-то затосковал и стал даже легонько брыкаться, и ударом в спину вытолкнул его на середину кухни. Уцепившись за бельевые веревки, Лоханкин удержал равновесие и испуганно оглянулся. Здесь собралась вся квартира. В молчании стояла перед ним Люция Францевна Пферд, фиолетовые химические морщины лежали на властном лице ответственной квартиросъемщицы. Рядом с нею, пригорюнившись, сидела на плите пьяненькая тетя Паша. Усмехаясь, смотрел на оробевшего Лоханкина босой Никита Пряхин. С антресолей свешивалась голова ничьей бабушки. Дуня делала знаки Митричу. Бывший камергер двора улыбался, пряча чтото за спиной.