Сексуальная революция.
Шрифт:
2. Треугольная структура
Если семья, на которую вышеописанным образом воздействует идеологическая атмосфера общества, оказывает влияние на ребенка, то ее треугольная структура порождает, кроме этого воздействия, и специфическое положение ребенка, вполне соответствующее направленности консервативных тенденций общества.
Основополагающее значение для понимания индивидуального сексуального развития имеет открытие Фрейда, заключающееся в том, что повсюду, где существует эта треугольная структура, ребенок вступает в совершенно определенные чувственные и нежные отношения со своими родителями. Так называемый эдипов комплекс охватывает все эти отношения, которые определяются и окружением, и структурой семьи как с точки зрения их интенсивности, так и, главное, с точки зрения их результата. Свои первые любовные порывы генитального характера (прегенитальные устремления здесь мы не рассматриваем, чтобы упростить изложение) ребенок направляет на тех, кто ему ближе всего в его окружении, а это большей частью родители. Типична любовь к родителю противоположного пола, тогда как родитель своего пола поначалу ненавистен. По отношению к последнему развиваются импульсы ревности и ненависти, но одновременно — чувства вины и страха перед ним. Страх касается, прежде всего, собственных генитальных побуждений, направленных на родителя противоположного пола. Этот страх, соединенный с невозможностью действительности удовлетворить кровосмесительное желание, вытесняет желание вместе с генитальными стремлениями. От вытеснения и берут начало большей частью будущие нарушения любовных отношений.
Не следует оставлять без внимания два обстоятельства, имеющих важнейшее значение для последствий этого детского переживания. Во-первых, дело не дошло бы до вытеснения, если бы мальчику пришлось, например, «отказаться» от своей матери, но правила общественной морали позволяли бы ему генитальные игры со сверстниками или занятие онанизмом. Неоспорим факт, что эти сексуальные игры (в «доктора» и т. д.) всегда практикуются там, где дети длительное время находятся вместе со своими ровесниками, причем они ясно понимают предосудительность такого действия. Так возникает чувство вины и вредоносная фиксация на этих играх.
Поведение ребенка, не осмеливающегося принять участие в такой игре, когда есть возможность, вполне соответствует принципам семейного воспитания, но он — несомненный кандидат на наличие в будущем ущербной половой жизни. В свое время история попросту проигнорирует попытки сбросить такие констатации со счета как результаты испорченной фантазии. Будет невозможно более продолжать отрицать эти факты и избегать выводов, которые они навязывают. Конечно, осмысление таких фактов обществом невозможно до тех пор, пока семейное воспитание имеет экономические и политические корни в этом авторитарном обществе.
Вытеснение ранних сексуальных побуждений будет в качественном и количественном отношении решающим образом определяться характером сексуального мышления родителей. Многое зависит от его большей или меньшей строгости, от того, затрагивает ли оно привычку ребенка к онанизму, и от многого другого.
Тот факт, что ребенок именно в критическом возрасте между четырьмя и шестью годами переживает свои генитальные ощущения в родительском доме, навязывает ему определенные решения, специфические как раз для семейного воспитания. Ребенок, который начиная с третьего года жизни воспитывался бы с другими детьми без жесткой опеки со стороны родителей, развивал бы свою сексуальность совершенно по-другому, в формах, обсуждение которых здесь не представляется возможным. Не следует также недооценивать и тот факт, что семейное воспитание имеет практически индивидуалистический характер, исключает благотворное воздействие детского коллектива, даже если ребенок ежедневно проводит несколько часов в детском саду. Семейная идеология на деле оказывает гораздо большее влияние на детский сад, нежели этот последний — на семейное воспитание.
Итак, ребенок «втискивается» в семью, что порождает фиксацию на родителях как образце сексуальных отношений и воплощении авторитета. Родительская власть, независимо от того, строга она или нет, подавляет ребенка просто в силу его физической малости. Привязанность, зиждущаяся на власти, вскоре начинает преобладать над сексуальной, оттесняет ее в состояние неосознанного существования, а позже, когда сексуальные интересы должны обратиться за пределы семьи, оказывается труднопреодолимым барьером между сексуальным интересом и действительностью. Именно потому, что привязанность, зиждущаяся на власти, сама становится в значительной степени неосознанной, она не поддается сознательному воздействию. Ребенок мало что может сказать, если неосознанная привязанность к родительскому авторитету часто выражается как ее противоположность, как невротический бунт. Он, тем не менее, не в состоянии добиться развития сексуальных интересов, разве только в форме инстинктивных и неконтролируемых сексуальных действий как болезненных компромиссов между сексуальностью и действительностью. Ликвидация этой привязанности к родителям — вот предпосылка здоровой половой жизни. Сегодня же удается ликвидировать ее лишь в немногих случаях.
Привязанность к родителям — как сексуальная, так и авторитарная (подчинение авторитету отца) — затрудняет шаг в сексуальную и социальную реальность в период полового созревания, если не делает этот шаг полностью невозможным. Мелкобуржуазный идеал послушного сына и добропорядочной дочери семейства, сохраняющийся в сознании детей вплоть до зрелости, является крайней противоположностью представления о свободной, самостоятельной юности.
Другой признак семейного воспитания заключается в том, что родители, в особенности мать, если она не вынуждена зарабатывать на жизнь вне семьи, начинают со временем все более искать и находить в детях содержание своей жизни. Ущерб, наносимый при этом детям, заключается в том, что они играют роль домашних собак, которых можно любить, но и мучить как заблагорассудится, и что аффективное отношение к детям часто делает родителей непригодными для воспитания. Все это слишком банальные факты, не стоящие того, чтобы мы уделяли им большое внимание.
То ощущение убожества брака, которое не удается непосредственно выплеснуть в супружеских конфликтах, изливается на детей. Это вновь наносит ущерб их самостоятельности и сексуальной структуре, но одновременно создает и новое противоречие — между сопереживанием родительского брака и рождающейся отсюда враждебностью к этому институту, с одной стороны, и возникающей впоследствии экономической необходимостью вступить в брак. Трагедии разыгрываются именно в пору полового созревания: если юношам и девушкам удалось счастливо избежать ущерба, наносимого половым воспитанием в детстве, то они намереваются избавиться от новых оков, накладываемых семьей.
Сексуальные ограничения, которые приходилось накладывать на себя взрослым, чтобы быть в состоянии вынести существование в браке и семье, они распространяют и на детей. А так как позже и детям приходится «опускаться» в семейную жизнь, то сексуальные ограничения продолжают действовать из поколения в поколение.
Поскольку принудительная семья экономически сращивается с авторитарным обществом, постольку надеяться на выкорчевывание в этом обществе последствий ее существования означает страдать полной слепотой по отношению к фактам и их взаимосвязям. Дело ведь в том, что эти последствия заключаются в положении самой семьи и закреплены в бессознательном механизме структуры инстинктов каждого индивида так, что они не поддаются ликвидации.
К непосредственным препятствиям развитию сексуальности, вытекающим из отношения к родителям, добавляется чувство вины, порожденное безмерной ненавистью, которая на протяжении многих лет накапливалась в душах детей под воздействием отношений в семье. Если эта ненависть осознается, она может стать мощной индивидуальной революционной движущей силой, превратиться в двигатель освобождения из семейного сообщества и может быть легко перенесена на рациональные цели, побуждая к борьбе против условий, породивших саму эту ненависть.
Если же эта ненависть вытесняется из сознания, 'то развиваются противодействующие ей побуждения к верной приверженности и детскому послушанию, которые, конечно же, превращаются в подобие свинцовых гирь, если рациональные причины впоследствии побуждают человека к движению к свободе. В результате можно встретить человека, который, вероятно, и выступает за полную свободу, но посылает своих детей на уроки Закона Божьего и сам не выходит из церковной общины, хотя это противоречит его убеждениям, — и все только потому, что "он не может сделать что-нибудь такое своим старым родителям". Ему свойственны робость, склонность к колебаниям, нерешительность, скованность из-за оглядки на семью и т. д. Это, конечно, не передовой борец за свободу.