Сексуальная революция.
Шрифт:
Какие выводы делает Линдсей из своих наблюдений, поистине убийственных для принудительной морали?
"Мне нет нужды говорить, что мы рассматриваем в высшей степени трудный и опасный вопрос. Он не может быть решен с помощью слежки со стороны взрослых или их бдительности. На него можно ответить только с помощью добровольно соблюдаемого нравственного закона, с помощью установления настоящих внутренних преград, которые будут одобрены и приняты самой молодежью. Такой закон может быть воплощен в свободное и естественное действие только с помощью самого единодушного и глубокого воспитания".
Что же такое этот "нравственный закон"? Как конкретно представляет себе Линдсей решение? Как следует добиться установления таких "настоящих внутренних преград"? Ведь более «настоящих» ограничений сексуальности и способов ее вытеснения, чем те, которые привиты воспитанием, которые внушаются всем обществом — будь то школа, родительский дом или церковь, — не может быть по очень простой причине: нет иных преград, кроме привитых воспитанием, воспринятых из внешнего мира, так как природа не знает "нравственного закона". А каков результат длящегося веками сексуального угнетения молодежи? Да как раз тот, который описал Линдсей.
Линдсей попадает в противоречия, совершенно неразрешимые, если разделить его точку зрения на суть вещей и процессов. С одной стороны, он констатирует факты, которые означают конец влияния принудительной морали на молодежь. Отсюда, на основании именно этих фактов, он приходит к требованиям, означающим не что иное, как восстановление той же самой морали, гибель которой он сам отчасти весьма недвусмысленно одобрял. Он не выходит, в конце концов, за пределы идеологии моногамного брака и требования целомудрия для девушек. Так, например, Линдсей пишет:
"Много лет назад на моем попечении находилась 17-летняя девушка, которая еще за пять лет до этого была близка со многими одноклассниками. Была ли она аморальна? Поступала ли плохо? Глупости! Она была неосведомленной. Один-единственный разговор с ней, состоявшийся тогда, положил делу конец. Она стала одной из лучших девушек в Денвере. Ни один мужчина больше не осмеливался перейти ей дорогу. Она очень красива, необычайно умна и замужем за человеком, который, по-моему, ее заслуживает".
Следовательно, наш автор только смягчает оценку, основанную на принудительной морали, а не выступает против нее. Он не делает из наблюдавшихся фактов вывода о фиаско, более того, об окончательном упадке принудительной морали. Взрослые говорили, что девушка плоха и глупа, Линдсей же считает, что она лишь неосведомлена. Я сомневаюсь, что она была неосведомленной. Она точно знала, что она делала, но ее история завершилась и должна была завершиться браком, что было заранее предписано девушке. Благодаря этому она не стала более осведомленной в смысле сексуальной ориентированности. В лучшем случае, она стала под влиянием Линдсея более осведомленной о последствиях, которые угрожали ей, если она не подчинится нормированным формам половой жизни.
Итак, Линдсей констатирует, что:
1) Изменяются социальные критерии:
"Нельзя утверждать, что упомянутые явления представляли собой лишь проявление послевоенной истерии и теперь устранены после того, как они внешне оказались под контролем и был отменен запрет танцев, который последовал за полицейскими мерами, продемонстрировавшими свою неэффективность. Сейчас запреты практикуются более искусно, более скрытно и, к тому же, в более широких масштабах, так как эти меры уже не новы. Взрослые полагают, однако, что под внешне успокоенной поверхностью уже ничего больше не происходит, и продолжают жить в своем раю для дураков. Молодежь же тем временем стала хитрее, презирает старшее поколение более чем когда-либо и более чем когда-либо прежде преисполнена хладнокровной решимости следовать своим путем. Это, правда, не всегда означает, что речь идет о гибельных путях или что те, которые вступают на них, двигаются навстречу своей гибели. Сказанное означает, что изменяются применяемые нами социальные критерии, и я убежден в том, что они победят, если не при нашей жизни, то после нас".
2) Перестают существовать препятствия экономического характера, с которыми сталкиваются, прежде всего, девушки:
"Внешние препятствия, столь мощные прежде экономические помехи, исчезли навсегда, и единственный вопрос заключается теперь в том, как скоро и насколько успешно эти препятствия будут заменены внутренним сдерживанием, действующим благодаря добровольному принятию нравственной точки зрения. А только такая позиция способна удержать человека на правильном пути. Я не думаю, что это молодое поколение — всего лишь слепой слон в посудной лавке".
3) Современная молодежь — "самая здоровая и нравственная, которую мир когда-либо видел".
4) Замена посещения борделя связью с одноклассницей — более благое дело, так как более соответствует требованиям морали:
"Ведь юноши и мужчины, благодаря которым вообще стало возможным появление кварталов публичных домов, станут или остаются хорошими и уважаемыми гражданами, мужьями и отцами. Девушкам же, находящимся в том мире, вступление на этот путь заказано. И все же кажется, что, несмотря на множащееся число сексуальных проступков, совершаемых девушками, новое время менее разрушительно для женщины, чем прежняя эпоха "красных фонарей", с неумолимыми, жесткими обычаями, жестокими наказаниями и лицемерной точкой зрения двойной морали. Этим я, конечно, не хочу сказать, что новая ситуация не нуждается в улучшении. Я лишь настаиваю на том, что в ней в большей мере, чем прежде, торжествует подлинная мораль и что мы, несмотря на старых плакальщиц, не вернулись назад".
5) Современные девушки знают, как надо обращаться с "этим зверем — мужчиной":
"Раньше хорошенькая девушка оскорбилась бы, если бы ее сочли способной на соответствующее поведение. Пусть теперь она и отвергает ухаживания, но едва ли будет оскорблена ими. Она слишком хорошо знает, как надо обращаться с "этим зверем — мужчиной", и понимает, что его инстинкт, в конце концов, — нечто вполне нормальное. Я не хочу исследовать здесь вопрос о том, является ли эта откровенность в отношениях между девушками и молодыми мужчинами обретением или потерей. Она является, во всяком случае, неотъемлемым признаком свойственной молодежи решимости назвать вещи своими именами, и нам, взрослым, приходится считаться с этим, хотели бы мы или нет".
6) "Подобно аппетиту, сексуальные стремления не являются законными или незаконными, моральными или аморальными".
Формулируя выводы, Линдсей, однако, не исследует причины неудачи сексуальной революции молодежи, а оценивает эту революцию с нравственной точки зрения:
"Молодежь в целом, благодаря отходу от старых представлений, несомненно, достигла некоторого прогресса, отдельные же ее представители попросту впали из одной формы рабства в другую. Необузданность — это порабощение. Напротив, свобода — это добровольное подчинение высшим законам, означающим большее принуждение, более трудным для исполнения и более строгим, чем человеческие законы. Часто молодежь путает свободу с необузданностью, так как, основываясь на собственном опыте, она не может прийти к спасительному знанию".