Сексуальная жизнь в древнем Китае
Шрифт:
Женщины пудрили себе лицо, шею и плечи; щеки густо покрывали румянами, ставили мушки в уголке рта или на лбу, [46] а губы красили красной помадой. Прическа крепилась при помощи длинных шпилек из слоновой кости, золота или серебра, причем головки их были удивительно изящными. В качестве украшений женщины носили серьги, браслеты и перстни, часто из зеленой яшмы.
46
См.: Schlegel G. Chinese mouches // Tijdschrift voor Indische Taal-, Landen Volkenkunde. Vol. 14. Batavia, 1864. P. 569–572 (на голл. яз.). Обычные мушки, называемые хуаузы^(цветы), представляли собой маленькие кружочки, которые вырезали из черной бумаги, но иногда они были и более красочными, например пятицветными; их можно видеть на изображениях женщин в Дуньхуане.
У императора, князей и высокопоставленных чиновников часто имелись собственные женские музыкальные труппы. В армии по указу императора У-ди появились маркитантки,
Изменившаяся экономическая ситуация привела к появлению публичных домов. [47] С одной стороны, существовал процветающий класс торговцев, которые жаждали развлечений, но не имели средств, чтобы содержать своих танцовщиц, а может быть, не осмеливались этого делать, поскольку представители правящего класса усмотрели бы здесь посягательство на их привилегии. С другой стороны, перемены в обществе привели к разрушению семей горожан и крестьян, так что появилось множество неприкаянных женщин, нуждавшихся в средствах к существованию. Тогда и возникли первые лупанарии, которыми на коммерческой основе заведовали частные лица. Такие дома назывались чанцзя или чашу, «дома певичек»; по всей видимости, они были достаточно роскошными. В последующий период подобные заведения стали называть цинлу, «зелеными теремами», поскольку стены в них были покрыты зелёным лаком, как в богатых жилищах. Любители наслаждений могли отправиться туда, чтобы выпить, перекусить, заставить девушек потанцевать и попеть, а потом провести с ними ночь. Нужно воздать должное китайцам: они всегда были людьми утонченного вкуса, вплоть до начала XX в. образованные люди очень редко отправлялись в публичные дома в поисках исключительно сексуального удовольствия.
47
Согласно позднейшей традиции, профессиональные публичные дома существовали уже в VII в. до н. э. и были учреждены знаменитым государственным деятелем и философом Гуань И-у (ум. 645 г. до н. э.), более известным под именем Гуань Чжун. Он был советником князя Хуаня из царства Ци (685–642 гг. до н. э.), и утверждают, что с целью увеличения доходов государства он учредил много публичных домов, пользовавшихся дурной славой. Однако ни один из имеющихся в моем распоряжении чжоуских источников не подтверждает подлинность этой легенды. В «Чжань го цэ» (III в. до н. э.), напротив, сообщается, что это сам герцог Хуань учредил у себя при дворце «семь рынков с семьюстами домами для женщин». Словом ши(«рынок») в данном случае обозначается придворный балаган для развлечения самого правителя, и нет никаких сомнений, что женщины предназначались исключительно ему одному. Далее говорится, что верный советник князя Гуань Чжун взял себе оттуда трех жен, чтобы отвлечь внимание от сексуальных излишеств своего хозяина; см.: СБЦК, гл. 2, с. 12Ь. Позднее философ Ханьфэй-цзы говорил: «Ранее, когда князь Хуань учредил у себя при дворе два рынка с двумя-стами домами, наполненными женщинами, и там с распущенными волосами совокуплялся с ними, ему все же удавалось считаться величайшим из пяти «тиранов» лишь до тех пор, пока он пользовался услугами Гуань Чжуна; после же того, как он лишился Гуань Чжуна, он пропал» (СБЦК, гл. 15, с. 8Ь); а около 300 г. н. э. эта же версия повторяется в «Баопу-цзы» (изд. СБЦК, т. 4, гл. 12, с. 1а). Следовательно, древние источники упоминают о «женских балаганах» при дворце князя Хуаня в качестве доказательства его сексуальной распущенности, а вовсе не считают их учрежденными Гуань Чжуном публичными домами с дурной репутацией.
В одном из известных стихотворений того времени описывается печаль девушки из публичного дома, которую богатый бездельник взял к себе в наложницы, а потом бросил. Помимо прочего, стихотворение интересно еще и как свидетельство того, что при династии Хань мужчины среднего класса уже могли позволить себе держать наложниц и нередко выкупали их из публичных домов — этот обычай сохранялся на протяжении всех последующих эпох. Привожу перевод этого стихотворения:
Зелена трава на речном берегу, Унылы ивы в саду. В полном цвету дама на башне: Ее лицо сияет в квадрате окна. Изящны ее щеки в пудре и румянах, Тонки и изящны ее белые руки. Раньше она была в публичном доме, А теперь стала женою бездельника. Муж ушел и не возвращается, Тягостно ждать на одиноком ложе!Сохранилось немало любовных стихотворений, которые считаются относящимися к этому периоду, хотя точно датировать их очень трудно: некоторые могли быть написаны позднее в подражание более древним образцам. Во многих из них описывается тоска в разлуке. Военным чиновникам часто приходилось отсутствовать в течение длительного времени, а при новой административной системе чиновники были обязаны занимать временные должности в разных провинциальных центрах. У большинства из них не было средств, чтобы забрать с собой всех жен и свою семью, и обычно их оставляли в родных краях под присмотром главной жены, а с собой брали только одну или двух наложниц. Подобная практика сохранялась и в последующие века. Это нередко являлось причиной острых конфликтов, которые описываются в романах эпох Тан, Сун и более поздних. [48] .
48
Подобные проблемы возникали в последние годы существования Маньчжурской империи, когда китайское правительство, предпринимая попытки модернизации, пыталось организовать дипломатическую службу. Китайцам было известно, что их послам и представителям за границей полагается иметь при себе жен, но старомодные главные жены высокопоставленных китайских чиновников не знали иностранных языков и были совершенно не подготовлены к западному образу жизни; то же касалось дополнительных жен и наложниц. Поэтому многие китайские дипломаты того времени в отчаянии направлялись в портовые города, где выбирали себе певичку, знакомую с западными манерами, чтобы взять ее потом в качестве особой наложницы в иностранную столицу и представлять ее там как единственную законную супругу. Можно без труда представить, какие осложнения это иногда вызывало. Однако вскоре китайцы изменили свою политику и стали брать с собой главных жен, которые хотя и не знали иностранных языков, но производили в дипломатической среде благоприятное впечатление своим возвышенным и достойным поведением, которым от природы отличаются благородные китайские дамы.
Но если в городах жизнь изменилась, то образ жизни провинциальной аристократии и крестьян оставался почти прежним. В династийной истории Ранней Хань содержится описание простых удовольствий, которые получал владелец поместья (ок. 50 г. до н. э). Оно включено в биографию Ян Юня (гл. 66), придворного чиновника, впавшего в немилость и удалившегося в свое имение.
Лично я являюсь владельцем поместья, и мои обязанности заканчиваются летом и зимой с завершением сельскохозяйственных работ, и тогда я приказываю зажарить барашка или велю отправить в печь козленка, выпиваю кружку хорошего вина, чем и утешаюсь. Я — уроженец Цинь, и хорошо знаю музыку этого царства; моя жена родом из царства Чжао, и она прекрасно играет на цитре. А еще у меня есть несколько рабынь и служанок, которые умеют петь. Когда же у меня от вина начинают краснеть уши, я вздымаю очи к Небу и, отбивая ритм по глиняному кувшину, начинаю кричать: «У-у». А потом я пою такую песню:
Поле на полуденном склоне Поросло сорняками и травами, Если бы кто-то посадил там бобы, То стебли их переплелись бы [49] Но наслаждаясь скоротечной жизнью, Зачем49
В этой песне содержится намек на историю о том, как Ян Юнь впал в немилость при дворе из-за того, что его оклеветали продажные чиновники. Заросшее сорняками поле указывает на императорский двор (южный склон), где всеми делами правят продажные чиновники (сорняки). Если честные люди (бобы) протестуют против злоупотреблений и привилегий покровительства, то они оказываются вовлеченными в интриги (сплетенные стебли).
Конфуцианцы ввели суровые предписания относительно изолированности полов, но не смогли тщательно регламентировать повседневную жизнь простого народа. Из литературы той эпохи мы знаем, что у мужчин и женщин было достаточно возможностей встречаться и что о вопросах пола писали и говорили вполне откровенно. Яркий пример жизни и нравов того времени представляет собой карьера знаменитого поэта Сыма Сян-жу (ум. 117 г. до н. э.).
Сыма Сян-жу, уроженец Чэнду в провинции Сычуань, был романтичным юношей, которого влекли книги, фехтование на мечах и женщины. Он получил низкую чиновничью должность при дворе одного князя, но потом впал в немилость. Тогда он вернулся в родные края и некоторое время проживал у правителя уезда Линьцзюн. Правитель уезда однажды пригласил его на торжественный прием, который давал один богатый человек, и пока они выпивали и пели, дочь хозяина, молодая вдова по имени Вэнь-цзюнь, скрывалась за ширмой. Увидев поэта, она влюбилась в него и в ту же ночь бежала вместе с ним из дому. Они направились в Сычуань, но из-за отсутствия денег были вынуждены вернуться в Линьцзюн, где открыли винную лавку. Вэнь-цзюнь обслуживала посетителей, а муж ее в облачении грузчика выполнял более грубые работы. Тесть не мог вынести такого позора для семьи и дал им денег, чтобы они смогли приобрести достойное жилье в Чэнду, на родине Сыма Сян-жу. Несколько позже его снова призвали ко двору.
Среди дошедших до нас немногочисленных литературных произведений Сыма Сян-жу имеется поэтическое эссе под названием «Мэй жэнь фу» («Ода прекрасной даме»), В предисловии поэт рассказывает, что князь обвинял его в распутстве и чрезмерной приверженности к женской красоте. На это Сыма Сян-жу возразил ему, что в сексуальной жизни он более умерен, чем конфуцианцы: те отказываются присутствовать на любом сборище, если там прислуживают женщины, и удаляются, едва заслышав смех или пение, — они не способны доказать, что у них нет склонности к разгулу, по той простой причине, что избегают любого искушения. Сам же поэт, напротив, еще будучи холостым, в течение трех лет жил по соседству с очаровательной девушкой, которая делала все возможное, чтобы его соблазнить, и даже взбиралась на стену, сладострастно на него взирая, но он ни разу с ней не заговорил. Поэтому он считает себя более сдержанным, чем конфуцианские начетчики. [50] При всем том, замечает он, воздерживаться от плотских контактов очень вредно для здоровья. Далее Сыма Сян-жу повествует о том, как однажды зимним днем ему случилось проходить мимо большого красивого дома, казавшегося заброшенным. Когда он вошел в дом, то увидел следующее:
50
В данном случае Сыма Сян-жу позаимствовал сюжет из знаменитого поэтического эссе поэта III в. до н. э. Сун Юя. Когда советник Дэн-ту представил Сун Юя в глазах правителя развратником, он ответил, что в течение трех лет жил по соседству с красивой женщиной и ни разу не откликнулся на ее заигрывания. Свое поведение Сун Юй противопоставляет поведению своего обвинителя Дэн-ту, который хотя и женат на уродливой и невзрачной женщине, тем не менее имеет от нее пятерых детей.
В комнате в полном одиночестве на диване возлежала очаровательная девушка, чудесный цветок несравненного изящества, нежная, но сладострастной внешности. Когда она увидела, что я растерялся, то с легкой улыбкой спросила: «Из каких краев прибыл достопочтенный гость? Я полагаю, издалека?» Она подала мне великолепное вино и принесла лютню. Я коснулся ее струн и исполнил мелодии «Темная орхидея» («Ю лань») и «Белый снег» («Бай сюэ») [51] . Затем юная дева исполнила следующую песню:
Совсем одна я в своей комнате, невыносимое одиночество, Когда думаю о прекрасном мужчине, то безмерно страдаю. Почему этот очаровательный человек так долго не приходит? Быстро летит время, увянет цветок — Для вечной любви я доверяю тебе свое тело.Она воткнула одну из своих шпилек мне в волосы, прямо под шапку, и ее шелковые рукава коснулись моего платья. Затем солнце скрылось на западе, и темные тени заполнили помещение. Падал снег, и хлопья его кружились в воздухе. Но спальня оставалась тихой и уединенной, туда не доносилось ни малейшего звука. Она приготовила ложе, окруженное самыми изысканными предметами роскоши, включая бронзовую курильницу, чтобы пропитывать простыни благовониями. Она до самого пола опустила балдахин над кроватью. На постели громоздились подстилки и одеяла, поверх лежали «подушки с рожками». Она сняла верхнее платье, потом нижнее, обнажив белоснежное тело, прекрасно сложенное и с нежной кожей. Когда же потом мы занялись любовью, тело ее было мягким и влажным, словно покрытое мазью. И после этого кровь в моих жилах успокоилась, а сердце стало биться ровно.
51
Подробнее о мелодии «Ю лань» см. мою книгу: The Lore of the Chinese Lute, an Essay in Ch'in Ideology. Tokyo, 1940. P. 27. О «Бай сюэ» см. мою книгу: Hsi K'ang and his Poetical Essay on the Lute. Tokyo, 1941. P. 58.
Это произведение обладает не только литературными достоинствами — а речь идет об одном из самых первых образцов намеренно эротических сочинений в прозе, — но представляет интерес и в других отношениях. Из него явствует, что в то время любили подтрунивать над строгими предписаниями, которые конфуцианцы накладывали на половые отношения, и именно это впоследствии вызывало гнев конфуцианских авторов. Один из издателей эпохи Сун ехидно замечает: «Очевидно, Сыма Сян-жу страдал от порока похоти [52] и в данном стихотворении он сам себя порицает за этот порок, но в конечном счете от него-то он и умер… Разве не должен его пример послужить другим предостережением?» (см.: «Гу вэнь юань», сунское изд., переизд. в СБЦК, гл. 3, с. 12). Помимо прочего, мы получаем из эссе ценные сведения о том, каким было любовное ложе в ту эпоху. Постельная курильница цза представляла собой бронзовую коробочку с резной крышкой, внутри коробочки находилось несколько тлеющих угольков, а в верхней части — благовонный порошок; она предназначалась для того, чтобы окуривать покрывала, одновременно их подогревая. Позднейшие комментаторы расходятся во мнениях относительно точного значения термина цзюэчжэнь, «подушки с рожками»; большинство считают, что подушки имели форму полумесяца и что их торчащие кончики напоминали коровьи рога. Следует отметить, что в этом эссе откровенно говорится о половом акте. Это скромно сводится к одному-единственному слову, цинь, «быть в интимных отношениях» — что по странному стечению обстоятельств совпадает с выражением, которое в настоящее время сохранилось в английском языке только в юридических документах («to be intimate»).
52
В биографии Сыма Сян-жу говорится, что он страдал от «болезненной жажды» ( сяокэцзи),что позднейшие издатели объясняли как чрезмерную похотливость; поэтому я перевожу слово цзикак «порок».