Сектант
Шрифт:
– Это партия?
– Это армия! Хотя конечно, – Карл скис, – назвать нас армией, после того что с нами сделали в Версале? Швайнехунде!
– Простите, Карл, я тут немного далек от политики… А что произошло в Версале?
Для Сергея это слово ассоциировалось только с французскими королями.
– В Версале эти английские и французские мерзавцы заставили нас подписать мирный договор! Договор! Сказали бы уж сразу, договор об унижении Германии! Знаете, сколько человек может быть в германской армии по этому договору?
Ну,
– Тысяч четыреста?
– Сто! Жалкие сто тысяч! Ни кораблей, ни танков… Самолеты! Нам запретили строить боевые самолеты!
Карл возмущался так, как будто после подписания договора его вытащили прямо из самолетной кабины и навсегда запретили летать.
– Вот что я тебе скажу, Сергей. – Карл покачнулся и наклонился к Сергею. – Если бы не вы, русские… Германия и Россия – две отверженные страны, они должны держаться вместе. Правильно ваши правители подписали с нами договор в Рапалло, правильно… Вместе мы способны на многое, способны на все! Ваша армия гораздо сильнее нашей, но…
– Ну да, – хмыкнул Сергей, – пятьсот тысяч человек и пятнадцать танков.
– Пятнадцать – это мало, – согласился Карл. – Погоди! Ты тоже думаешь, что будущее – за танками?
– А что, кто-то так не думает?
– Спроси лучше, кто так думает! Мой двоюродный дядя Хайнц сейчас в Штеттине, в штабе второй дивизии, преподает тактику и военную историю. Так он уже устал объяснять, что танки – не неуклюжие стальные коробки, которые ползут на пулеметы. Танки должны летать! Вперед!
Умный у тебя дядя, подумал Сергей, прямо-таки угадывает будущее. Хотелось бы надеяться, что в этой реальности он не приедет к нам на своих танках однажды воскресным летним утром.
– Так что, Сергей, запомни, Германия и Россия – всегда вместе. Вместе мы непобедимы.
– Карл, – Сергей решил сменить тему разговора, – почему ты так хорошо говоришь по-русски?
– Так у меня родители из России. Правда, пришлось уехать…
– В семнадцатом? – Большевики, наверное, прогнали…
– В четырнадцатом! Дурак кайзер начал с вами войну, и ваши мясники словно взбесились. Ты не представляешь, что тогда творилось на улицах! Немецкие вывески, немецкие магазины – все ломалось, уничтожалось. Наших просто преследовали, избивали… Я был маленьким, но прекрасно это помню. Как сравню отношение к немцам тогда и сейчас. Вот в Липецке…
– А что там в Липецке?
Карл внезапно запнулся, побледнел и даже, кажется, протрезвел.
– В Липецке? – И тут же широко улыбнулся. – В Липецке, Сергей, самые красивые в России девушки! Сейчас я тебе расскажу…
Хороший ты парень, Карл, думал Сергей через час, когда нагрузившийся Карл таки ушел, и дядя у тебя умный. Хорошо, что в этом мире вы с нами сотрудничаете, а не воюете. Дай бог тебе и твоему дяде здоровья. Пока мы вместе.
Пора к Камову.
– Что я тебе скажу, шеф. – Камов прохаживался по комнате, размахивая потухшей папиросой. – Есть хорошие новости, есть и плохие.
– Ну давай уж, не томи. – Театральное представление Сергей не заказывал. – Что за новости?
– Во-первых, оба твоих парня, и Виктор и Кирилл…
Сергея что-то царапнуло, но мысль удержать не удалось.
– …на самом деле те, за кого себя выдают. Оба работали там, где сказали: Кирилл – слесарем на кожевенном, Виктор – чернорабочим в велосипедной мастерской. Слесаря сократили, Виктор ушел сам, мало платили. По крайней мере, так сказал хозяин мастерской. Правда, тут одна зазубринка небольшая…
– Какая? – насторожился Сергей.
– Почему мне так кажется, я объяснить не смогу, просто чувствую… Хозяин мастерской как знал, что к нему придут с расспросами. По глазам видно, что знал. И ответы слишком уж заученные: мол, хороший мальчик, работящий, скромный. Я тебе, шеф, больше скажу: он боится чего-то…
– Чего? Думаешь, знает, что Витя связан с криминалом?
– Нет, про уголовников я прямо спросил: мол, не замечен ли. Нет, тут дело не в этом…
– Так он прямо сказал, что не замечен, а ты поверил?!
– Не кипятись, шеф, не так все было. Если человек хочет что-то скрыть и его об этом спрашивают, он пугается, это видно. Ну, если, конечно, он актер хороший, то… А вот если он скрывает, а спросили о другом, человек испытывает облегчение. И вот это всегда зоркому глазу заметно. Хозяин мастерской прямо дух перевел, когда я про уголовников спросил. Были у него какие-то трения с Виктором, скорее всего, были…
– Это и есть плохие новости?
– Нет, шеф…
– Кстати, почему я шеф?
– А кто? Ты сейчас мой начальник. Значит, шеф. Почему бы и нет?
– Ладно, давай дальше.
– Следят за тобой… шеф.
Вот это новости…
– Кто? – севшим голосом спросил Сергей. – Уголовники?
– Да тут такая закавыка, шеф… Не уголовники это, больно уж ухватка умелая, ученая. В Красноярске я бы даже сказал, у кого топтун учился…
– Менты?
– Уж не знаю, кому ты дорожку перешел…
Сергей замер. Белогвардейцы? Вацетис? Твою мать, тихая, спокойная жизнь! Врагов больше, чем людей!
– Беляки? Вацетис? – озвучил он свои подозрения.
Камов задумался:
– Не похоже… Белогвардейцы твои – простые вояки, кто бы их учил, как слежку вести. А у Вацетиса всего два подручных было, не они это…
– Так, может, он новых вызвал?
– Уж не знаю… Ребята ловкие, могут и меня вычислить. Походить за ними?
– Не надо…
Чего тут ходить? Рано или поздно им надоест, вот тогда они пойдут на контакт и сами все расскажут. А чтобы не он рассказывал, а ему рассказывали, нужно ходить да оглядываться.