Шрифт:
– Маринка! Городские парни приехали! Двое! Бросай всё – и айда в библиотеку! – заорал Петрович, шальным порывом ветра влетев в дом через распахнутое окно.
Отдышавшись, домовой уточнил:
– Шепелявый проболтался. Их Тамарка уже там, напомаженная и расфуфыренная. Давай быстрее, пока она не охмурила приезжих.
Тонкая как веточка Маринка шинковала щавель за кухонной тумбой. На плите точно вулкан, выбрасывая пар, кусочками картофеля и моркови бурлил суп.
Небольшая кухня сверкала чистотой. Начинавшись большим окном, она была вытянуту в длину.
– Наши хлопцы? Из книговерцев? – Маринка привычно сдула с загорелого лица упрямый русый локон маминого каре.
Коротышка возмутился, округлив небесно-голубые глаз:
– Да ты че? Наши хлопцы рядом не стояли. Курсанты из академии военной, экскурсионные! С ними девица, сестра одного, чистейший гламур.
– Не могу сейчас уйти. Мать велела огород прополоть. А то совсем зарастет сорняком, пока неделю буду околачиваться у бабки в лесу.
– Дуреха ты, Маринка! Свекла и огурцы никуда не денутся. А бабка надвое сказала.
– Федька может дознаться.
Домовой пятерней кое-как поправил упрямую рыжую шевелюру и назидательно изрек:
– Тупиковая ветвь эволюции твой Федька, ни кола ни двора, лишь дрындулет со сломанным стартером, толком не пашет. А тут шанс, может раз в жизни, выйти на оперативный простор. Аль тебе по душе перспектива прозябать на шестидесяти сотках с носатым трактористом? Вы даже не помолвлены!
– Шибко умничаешь последнее время, Петрович. Меньше газет бы читал в отхожем месте, а то представления о мире имеешь совсем отрывочные. Негоже домовому лезть в сердечные вопросы хозяйские! – Маринка закинула щавель в кипящую кастрюлю.
– Ишь ты, как заговорила, когда выросла. А я-то тебя в люльке колыхал, из ложечки кормил. Обидно даже. Ну дело твое…
– Домовой! Мне шесть лет уж было, как взяли тебя в дом. Забыл? – Она принялась нарезать предварительно сваренные вкрутую яйца.
– Всего-то не упомнишь. Столько дел, кручусь как белка в колесе. Эх, старость не радость.
– Забавный ты, Петрович!.. Сметану не забыть добавить в суп, а то совсем смешно будет!
– Ага, хозяйка, обхохочешься…
Выудив из запечка соломенную шляпу, коротышка смахнул рукавом с нее пыль и нахлобучил на голову.
– Некогда мне рассусоливать. Ушел городской красавице проводить экскурс в чудодейственные вещи. Раньше вечера не ждите. Если карта ляжет, лишь к утру заявлюсь. Правда, сородич увязался. Но, думаю, не конкурент мне пациент логопеда на абонементе.
Наспех заправив полосатую рубаху в серые штаны, Петрович покинул дом тем же путем, через окно.
Маринка осталась полоть грядки. Конечно, новость о приезжих была интригующей, но она здраво рассудила, что овощи не должны страдать из-за шастающих туда-сюда туристов.
Бабка про городских недоброе рассказывала. Сплошное безобразие там творится: работать не хотят, все готовенькое им подавай. Девки алчные, ведут себя хуже парней, те и другие совесть совсем потеряли.
Маринка город тоже не любила: асфальтовые плато улиц да бетонные горы многоэтажек повсюду, а несчастные деревья едва пробиваются в трещинах между камней. Другое дело в деревне – простор, буйство натуры, дышится легко, глаз радуется.
Насчет Федора переживать Маринке не хотелось. Больше ее мысли крутились вокруг собственной судьбы. Какой с Федьки спрос-то? Хоть завистливые языки и сплетничали, что он через вечер катает на своем тракторе по маршруту панковский хутор – деревня научфановских, Маринка не обращала внимания. Во-первых, как ни крути, а картофель яйцеголовым окучивать надо. Во-вторых, она полагала, что Федор не враг себе обманывать ее интрижками на стороне.
И только один аргумент всё перевешивал. Маринка хорошо понимала, что не резон киберпанковскому хлопцу с фэнтезийной девкой серьезные отношения строить. Обычно такие контрастные пары сходились ненадолго, как говорили, перепихнуться разок-другой. Ведь сколько волка не корми, а натуру технократическую не обманешь.
В общем, Маринка быстро нанесла сорнякам урон, от которого они неделю-другую не смогли бы оправиться, и побежала в библиотеку.
***
Во дворе библиотеки на скамейке под раскидистым орехом устроилась Эмили, приезжая городская девица. Несмотря на субботу, местные хлопцы были на сенокосе, поэтому компанию ей составляли лишь пара домовых да полоумный парниша Васька.
Обитавший в доме старосты коротышка Шепелявый сидел справа от девицы. В зеленой майке и джинсовых бриджах он щеголял ухоженной черной бородой с сединой.
Слева расположился вездесущий Петрович, приписанный к родителям Маринки. В любимой рубашке, штанах в тон и соломенной шляпе, из-под которой выглядывали рыжие кудри, он смахивал на боровика после дождичка в четверг.
Босой Васька беспокойно крутился вокруг скамейки, тряся грязными лохмотьями. Полоумный числился в библиотеке разнорабочим, ночевал в подсобке, а питался тем, что подавали добрые люди.
Едва прикрывающая попу юбка, с трудом удерживающая грудь майка и ботильоны на платформе так выгодно подчеркивали фигуру Эмили, что Шепелявый забыл как пару звуков выговаривать, а у Петровича слегка начал дергаться левый глаз. Даже Васька, хоть и невпопад, но мычал особенно мелодично. Все трое пялились то на бритую голову девушки, то на ее татуировку на левой ноге от бедра до лодыжки в виде хвостатого дракона.
Между домовыми назревал конфликт. Опытный и рассудительный Шепелявый неуклонно становился в речах непристойнее, а молодой и горячий Петрович, напротив, делался злее.
Войдя в библиотеку, Маринка присела сбоку на подоконник.
Внутри стоял шум и гам. Еговна Петровна, ведьма-пенсионерка, зав читальным залом на полставки, в вязанной поношенной безрукавке и длинной черной юбке сидела за кафедрой, стоящей перед книжными стеллажами. Старушка усердно перебирала карточки, потеряв всякую надежду восстановить законный порядок. На происходящее с портретов на стенах взирали с укоризной маститые мэтры жанра фэнтези: Говард, Толкин, Пратчетт, Роулинг, Стругацкие…