Семь ангелов
Шрифт:
Филиппа, хвала Господу, умерла от ран, только начали они ее казнить на галее, что стояла под окнами Нового замка. Санкию же подвесили за руки к мачте и стали поливать кипящей смолой, а потом утопили. Да позаботится о ней Царица Небесная, коль скоро царица земная спокойна внимала крикам несчастной, даже не шелохнувшись. Казни продолжались до конца проклятого 1346 года.
Поскольку все, слава Богу, шло, как мы предполагали, решил навестить свою Клару и маленького Хуго, живущих в счастливом уединении в Ашее. Взял с собой Джованни Боккаччо из Чертальдо, который, как писал выше, познакомил меня с моей Кларой. Чтобы не привлекать назойливого внимания, решил я переодеться в платье, какое носят миряне. Выбирал его сам Боккаччо, весьма охочий до нарядов. Купил он мне колет такой короткий, а панталоны столь узкие, что весь срам мой был открыт миру, по богопротивной
Поместье, которое купил ей, находится на горе, откуда открывается прекрасный вид на море. Дом – просторный и добротный, окружен оливковой рощей и садом, есть еще поле, ручей и виноградник, а также десять рабов. В саду сидели мы подолгу с Кларой и Боккаччо, ели сыр и пили вино, а он рассказывал нам бесконечные истории самого скабрезного содержания. Хочет их потом собрать в одну книгу, но, полагаю, едва ли сделает, поскольку ленив и жаден до блуда, который предпочитает любому занятию. Хуго наш ползает повсюду и даже пытается ходить, хоть и падает. Из всех слов говорит пока отчетливо только «дай».
Оставил им двести флоринов на расходы, а также преподнес подарки – золотые серьги с камнями, расшитый пояс, расписной сундук и отрез отличного шелка из Сирии. За все уплатил 25 флоринов.
Неаполь, лето Господне 1347, месяца декабря 20-й день
Весной дела у Людовика из Таранто пошли к победе, что стоило нам еще 2000 флоринов. Он уже подступил к Неаполю с большой армией, но от решительного сражения с братом мы его, волею господина папы, удержали. Сказал ему, что если прольет кровь еще и брата, то не даст ему папа своего благословения на брак с Иоанной. К тому же принц Роберт, которого теперь называют императором Константинопольским, как мы и предполагали, занялся возвращением себе империи. В июле 1347 года от Рождества Христова сочетался он браком с Марией Бурбонской, королевой Кипра. Соединив их владения в Греции, надеется он захватить затем Константинополь. В результате Людовик, беспрепятственно въехал в Неаполь и соединился с королевой Иоанной в ее замке. Свадьбу сыграли они в августе без обычных торжеств, ибо заплатили слишком большую цену за свою любовь.
Однако вскоре пришлось Людовику вновь покинуть госпожу, поскольку король Венгерский пересек Адриатическое море и высадился в Абруццах, на востоке этого королевства, как давно грозил. Было с ним пять тысяч рыцарей и четыре тысячи пехотинцев. Сопротивления он почти не встретил, ибо армия нашего Людовика разбежалась. Ведь многие через свое предательство надеялись заслужить милость Венгра, который шел наказать королеву Иоанну и ее мужа за убийство брата своего Андрея. Один за другим сеньоры этого королевства, присягнувшие некогда Людовику как своему государю, уходили от него. И так остался он с немногими рыцарями близ Капуи, где надеялся дать бой захватчику. Видели мы, как изменники возвращались в Неаполь и слали Венгру свои посольства с изъявлениями любви и преданности, а к Иоанне даже не заглядывали, стыдясь своего предательства.
Теперь ее мало кто считает королевой. Осталась она в замке одна со слугами. Когда же приглашает кого-то из знатных разделить с ней трапезу или послушать музыкантов, либо не получает никакого ответа, либо приходит слуга и говорит, что господин его болен и явиться не сможет. Двор королевы, прежде блиставший принцами в золотой парче, теперь состоит из конюхов и прочей прислуги. С ними проводит она все дни, именуя рабов благородными именами и титулами. Те же, довольные своим возвышением, жрут, пьют и горланят песни, не стесняясь ни королевы, ни Бога. Грязь за ними
Правда, утешение находит она не только в вине, которого пьет сверх всякой меры, позволенной женщине ее положения. Джованни Боккаччо из Чертальдо сообщил нам недавно, что подозревает Иоанну в связи с ее камерарием Энрико, сыном конюха и поварихи. Истинно, женщины есть гнусное племя! Сколь много кровавых жертв принесла Иоанна ради своего Людовика, чтобы теперь, когда стал он ей мужем и королем, осквернить себя прелюбодеянием со слугой. Боккаччо полагает, что я не должен судить королеву строго, ибо так бывает со многими. Ведь за два последних года редко удавалось Иоанне познать своего мужа, был он при ней не более месяца лишь в августе 1347 года, когда сыграли они свадьбу. К тому же, говорит Боккаччо, если чего-то страстно хотим, жизнь кажется прямой и осмысленной. Но едва достигнем, погружаемся в скуку. От скуки и совокупляется Иоанна с новым своим любимцем. Потому, полагает Боккаччо, брак есть смерть любви, ее высшая и, увы, последняя точка. Жаль только, что не решила Иоанна от скуки совокупиться со мной, о чем, к стыду своему, все еще мечтаю, хотя каждый день приносит мне разочарование в этой любострастной, бессовестной и жестокой женщине.
Народ на рынке ставит деньги на то, как именно умрет госпожа Иоанна, в костре или на виселице. Женщины – худшие из созданий – обсуждают наряды, в каких выйдут встречать Венгра, и удобно ли будет в том же явиться потом на казнь королевы. Или стоит докупить лент, чтобы украсить волосы ради такого великого зрелища. Местные купцы в надежде умилостивить будущего государя приобрели на свои деньги три балдахина, чтобы Венгр при въезде в Неаполь мог выбрать тот, который будет лучше соответствовать его величию. Ибо рассчитывают эти люди на прибыль от пребывания в городе нового монарха с войском. Весь Неаполь превратился в ожидание.
Jaguar XJ
«Конечно, жениться на миллиардерше – мечта моего детства», – повторил Алехин слова, в шутку сказанные Лизе. Жениться на ней? Теперь, выйдя из климовского дворца, он впервые задумался над этим всерьез. Кен по-хозяйски оглядел круглую площадь перед домом: стриженые кусты, березы, сосны, какой-то художественный бурьян в стиле романтической запущенности. Он попытался представить свою жизнь здесь. Дедушки в белых кителях, завтрак за большим столом, собственный джет – все это совсем недурно, согласился Алехин. Но что-то не складывалось.
«Можно использовать задницы, но не чувства», – сказал ему однажды старый Карл Лагерфельд. На сегодняшний день жизнь Кена с Лизой была удобной. Ему нравилось в ней то, что она никогда не карабкалась наверх, а родилась там. Ее характер не был испорчен ни бедностью, ни амбициями. Она воспринимала Кена как человека. Он не должен был доказывать ей свою состоятельность. Она ценила в нем не деньги – их она никогда не ценила, – а внешность, известность, ум, чувство юмора, what ever.
«Лиза – молоденькая неоперившаяся дочка богача, – убеждал себя Алехин. – Ей нужны качественные «штаны», которые выведут ее в свет. В Москве не так много холостых «штанов» уровня Климовых. Я, ну еще Малахов, – самонадеянно заключил Алехин. А дальше, когда ее уже будут узнавать светские фотографы, Лиза найдет себе хорошего парня с приличным капиталом. Климов (если он, конечно, жив) сделает его топ-менеджером, и заживут они долго и счастливо. Лиза будет растить детей. Муж трахать секретаршу. Мы часто называем любовью то, что на поверку оказывается страхом одиночества», – отрезал Алехин.
На самом деле чувства его были чуть сложнее. Прижимаясь к ее плечу или купаясь в ее роскошных золотистых волосах, он не думал ни о чем. Мысли скреблись в его голову потом. Так бывает с мужчинами, которые давно и прочно захолостели. Их желания легко сдаются перед сомнениями. И тогда все то, что должно было привлекать в Лизе, превращалось в препятствия:
– нас тянет друг к другу – положим, мы протянем еще год, максимум три;
– у нас хороший секс – однажды я скажу ей, что очень устал, поцелую в нос и отвернусь к стене;