Семь бойцов
Шрифт:
— Как же быть? — спросил Судейский.
— Этот сукин сын может выдать, — сказал старик, кивнув в сторону унтера. — И нас всех похватают.
— Да, он из волчьей стаи, — произнес Минер. — Солдаты Лера [1] не дезертируют, когда на их стороне сила, — продолжал он, обращаясь ко мне. — Как ты думаешь? Что молчишь?
— Если вам их жалко, отпустите, — ледяным тоном заметил Йован. — Пусть уходят. Моя голова не дороже вашей…
— Что ходить вокруг да около? С пленными нужно кончать. Война есть война,
1
Немецкими войсками на Балканах командовал генерал-полковник Лер. — Прим. пер.
— Нельзя их отпускать.
Огромный ветвистый бук! Тебе, должно быть, уже сотни лет. Ты помнишь Карагеоргия [2] , когда тот начинал восстание. Разлапистый и одинокий, ты далеко тянешь свои ветки. Сейчас, прислонясь к твоему стволу, сидит Минер, обнимая винтовку. Он кажется таким же могучим и мудрым. Под твоей кроной за эти сто лет не раз сидели такие богатыри.
Наконец Минер нарушил молчание.
— Допроси его, — приказал он Судейскому.
Тот подошел к унтеру и спросил, откуда он.
2
Карагеоргий — вождь первого сербского восстания против турок 1803–1805 гг. — Прим. пер.
— Из Бремена, — последовал ответ.
— Какой части?
Немец молчал.
— Из какой ты части? — повторил вопрос Судейский.
Унтер-офицер назвал номер батальона. Судейский спрашивал о полке, о том, когда он попал сюда и куда будет двигаться. Однако на все вопросы, касающиеся передвижения и расположения немецких войск, унтер-офицер не ответил ни слова.
— Надо кончать, — решительно сказал Минер.
— Я пойду, — подошел к нему Йован.
— Ножом? — тихо спросил Судейский.
Адела делала вид, будто ничего не слышит. Однако в сгущающихся сумерках я заметил, как побледнело ее лицо. На поясе у нее висели две гранаты. В руке она неловко сжимала «вальтер», отобранный у немецкого унтера.
— Иначе нельзя, — ответил Судейскому Йован.
Отец Йована имел сотни овец. И мы хорошо понимали, что никто, кроме Йована, не сумеет сделать это.
— Наши так никогда не поступали, — тихо произнесла Рябая. Она обычно не вмешивалась в разговор, и сейчас ее слова прозвучали как обвинение.
— Много ты знаешь! — накинулся на нее старик.
— Когда? — спросил Судейский.
— Сейчас! — решил Минер. — Сейчас же!
Во рту у пленных торчали кляпы. Младший, вращая глазами, издал слабый гортанный звук. Брови его сошлись на переносице. Старший держался спокойно. Его взгляд был полон ненависти и презрения. Младший пытался что-то объяснить, доказать…
Судейский и Йован отвели их по склону. Судейский на плохом немецком языке объявил пленным приговор.
Он перечислил все бесчинства, которые творили гитлеровские
— Не мы к вам пришли убивать мирных жителей, — говорил Судейский. — Не мы несем ответственность за эту войну…
— Приговор приведен в исполнение, — чуть слышно сказал нам Йован.
XI
Мы шагаем по высохшему руслу реки. Адела по-прежнему владеет моими мыслями. А о чем думает она? Поговорить с ней, однако, мне никак не удавалось.
И вот первый привал под скалой. Увидев, что Адела села в стороне от остальных, я подошел к ней.
— Ты помнишь тот вечер накануне боя?
— Да.
— А ведь могла позабыть! Я еще спросил тогда, какая ваша рота. Верно?
— Да, — ответила Адела. — Я помню. Рота, в которой я была, проходила мимо твоего взвода.
Она замолчала. Я тоже не мог найти слов. Это было все, что мы сказали тогда друг другу.
И так день за днем, от ночи к ночи мы пробираемся по лесу. Всеми нами владеет одно страстное желание — поскорее выбраться из окружения. И каждый день мы — как бойцы накануне боя — готовимся к прорыву.
Минер словно родился в этих краях. Он вел группу уверенно, минуя лесные тропы, на которых мог встретиться патруль. Минер умел вовремя заметить опасность. Даже заросли бука не мешали ему. И всегда его глаза светились силой и уверенностью.
Сегодня был чудесный день. Мы срывали нежные буковые листья с молодых веток, трепетные и прозрачные, терпкие на вкус. К ночи остановились под соснами на одном из лесных холмов. Как всегда, укладывались по двое, чтобы не замерзнуть. Да и безопаснее. Адела и Рябая расположились неподалеку. Прислушиваясь к их дыханию, я думал об Аделе.
Лунный свет белым каскадом падал на лохмотья домотканной одежды. Интересно, где она переоделась? Ведь тогда она была в брюках. Наверное, у беженцев, что тянулись за госпиталем. Теперь девушка ничем не отличалась от обычной крестьянки. Она поступила разумно. Я вот тоже переоделся в новые брюки с убитого унтера…
Всю ночь кричала сова, не давая нам спать. Утром я почувствовал сильную слабость. Ломило все тело. Ноги отказывались повиноваться. Я никому не сказал ни слова. Мы осторожно пошли гуськом. Ко мне подошел Минер, чтобы обсудить маршрут.
— Надо идти по тому берегу, по горе, — предложил я.
— Почему? — удивился Минер.
— Хорошая мысль, — поддержал меня Судейский.
— Неужели тебе не понятно, почему ты должен оставаться в хвосте? — спросил Минер.
— Какого черта вы играете в таинственность? — вскипел Судейский.
— Ты собаку слышал?
— Слышал.
— А если это охотники?
— Может, собака у пастухов?
— В таком месте? — спросил насмешливо Минер.
— А беженцы? — возразил Судейский.
— В таком месте? — с большей иронией в голосе повторил Минер.
— Что это за разговор? — вспыхнул Судейский. — Ты трусишь?
— Да, друг, — ответил Минер. — Да. Трушу. А знаешь, почему?
— Нет.
— Не хочу драпать без старика и девушек, если туго придется.
— И я бы не удрал.