Семь цветов радуги
Шрифт:
Сергей виновато погладил Пеструху.
— Вы думаете, мне деваться некуда, что я вдруг стал пастухом? Это моя бабка грозилась раньше: «В пастухи, мол, отдам». А я вот и сам ушел, ее не спросился, потому люблю я это дело. С осени на зоотехника буду учиться. Сергей приподнял свои мохнатые брови и мечтательно добавил: — Скоро у нас в Девичьей поляне и для пастуха нужно будет высшее образование.
Он заметил недоверчивую улыбку Бабкина.
— Ну да, конечно, — со вздохом заметил Сергей. — Вы, небось, считаете, что я очень высоко понимаю о нашем деле? Какая же для пастуха нужна наука?
Он по-хозяйски оглядел идущее впереди
— Мне тоже раньше думалось, — продолжал Сергей, шагая рядом с Бабкиным и постукивая по голенищу прутиком антенны. — Пастушье дело — это никакая не наука. А потом чисто глаза открылись. Никифор Карпович помог… Теперь иду я и науку эту большую вижу. Вот, к примеру, корова, — он указал антенной на одну из них. — Раньше просто так, — буренка, а нынче она для меня мле-ко-пи-та-ю-ще-е. — Он значительно поднял палец и протянул это слово по слогам. — Парнокопытное. И об этом млекопитающем, на всех языках тыщи книг написаны. Или, скажем, вот трава. — Сергей нагнулся и сорвал под ногами пыльный стебелек. — Не просто трава, что коровы едят, а бо-тани-ка. Должен я, как пастух, знать эту науку — ботанику? Должен! Вон на траве роса блестит. Нет, теперь для меня это не роса, а охлажденный водяной пар. Должен я про это дело все как есть до точности знать или нет? — Он упрямо потупился.
Слушал Бабкин пастушка и уже не улыбался. Он чувствовал, как перед этим колхозным мальчуганом открывается новый мир. Все, что окружало его с детства, привычное и обыкновенное, словно заиграло чудесными, светящимися красками. «Действительно, новыми красками, — подумал Тимофей. — Как будто на картине у нас в институте. Висит она в зале между колонн, ничего особенного в ней нет: лес, трава, речонка. Повернешь выключатель, под потолком зажжется фара с темным стеклом. Невидимые ультрафиолетовые лучи заставят светиться краски люминофоры. Картина сразу оживает. Все на ней становится особенным, значительным. Листья кажутся словно сделанными из прозрачного зеленого стекла. Трава полыхает небывалым зеленым пламенем. В речонке светится золотом песчаное дно…»
Бабкин даже закрыл глаза, представив себе эту картину.
— Вот иду я по земле, — между тем говорил Сергей, довольный тем, что может высказаться перед городским, образованным человеком. — Иду по этой дороге и вроде как насквозь все вижу, — продолжал он. — Сверху это не просто земля, а почва, и дальше песок или там, скажем, камни не камни, а ми-не-ра-ло-ги-я. И вижу я, как сквозь эту минералогию река течет…
— Грунтовые воды, — поправил его Бабкин.
— Нет, река, — убежденно сказал Сергей. — Вот третьего дня за бугром… Он вдруг исподлобья взглянул на Бабкина и сразу осекся. Может быть, в глазах гостя он прочел слишком активный интерес к тому, что было за бугром.
Сергей отбежал в сторону и погрозил прутом антенны задержавшейся у куста корове.
— Ну, ты… млекопитающее!
Наводящими вопросами Бабкин пытался было узнать, что хотел сказать Сергей о том, что случилось третьего дня. Он был уверен, что речь идет о фонтане. Но почему этот пастушок, наверное, так же как и Ольга, скрывает от приезжих найденный источник?
Мимо на «москвиче» проехала Анна Егоровна. Она улыбнулась Бабкину.
Тимофей взглянул на часы и, к своему огорчению, заметил, что времени уже много. Он заболтался с этим «начальником колхозного стада», даже позабыл о Тетерки не.
Оглядевшись по сторонам. Бабкин с удивлением заметил, что давно уже кончилась деревенская улица и сейчас он идет по дороге на метеостанцию.
Он хотел было повернуть обратно.
— Ну, спасибо, Сергей, — озабоченно хмурясь, проговорил Бабкин. — Мне еще вашего механика надо застать.
— Он с ночи в поле уехал.
— Откуда ты знаешь?
— Вместе живем. — Пастушок помолчал и добавил: — Брат он мне.
Бабкин задумался: «Нельзя ли через этого мальчугана подготовить обидчивого изобретателя к тому, чтобы он без особого предубеждения отнесся ко мне? А то уж больно нехорошо получается…»
Сергей принял молчание гостя за недоверие. Он же сам видел, как Кузьма еще с вечера собирался на пахоту.
— Сейчас все в точности узнаем, куда вам идти, — сказал пастушок, вставляя антенну в радиостанцию. — У нас на узле Петька-радист вроде диспетчера.
Он перевел волну, включил аппарат и нажал кнопку вызова.
Переговорив с дежурившим на узле «Петькой-радистом», Сергей подкинул на руке телефонную трубку и заявил:
— Кузьма здесь совсем близко. Только лучше с ним дома разговаривать.
— Почему? Я его не задержу.
Пастушок хотел что-то сказать, но не решался. Он помедлил, затем опустил свои смешные брови-козырьки и, не глядя на Бабкина, нехотя заметил:
— По этой дороге пойдете. Кузьма за бугром.
Сергей поправил свою войлочную шляпу, словно давая понять гостю, что разговоры разговорами, а дело делом. Сейчас пастух пришел на место, и теперь ему не до гостей…
Бабкин неторопливо плелся по пыльной дороге и с досадой смотрел на когда-то блестящие носки своих сапог. Впереди себя он заметил группу девушек. Колхозницы несли на плечах огородные тяпки. Тени палок на земле походили на силуэты старинных ружей. «Фузеи и аркебузы», — подумал Бабкин, вспомнив их названия. Как странно в этом колхозе сочетается старая и новая техника! Огородная тяпка, или мотыга, которой обрабатывал землю чуть ли не первобытный человек, и рядом необыкновенный трактор Тетеркина».
Девушки, заметив Бабкина, начали оборачиваться назад. Послышался шепот, затем легкий смех.
«И над чем они только смеются? — возмутился Тимофей, оглядывая свой костюм. — Глупо и невежливо».
Красный от гнева и смущения. Бабкин обогнал смешливых девчонок и, не оглядываясь, чуть ли не побежал вперед, чтобы только не слышать этого оскорбительного хихиканья.
Отойдя от девушек на приличное расстояние, Тимофей успокоился и, к своему стыду, почувствовал, что, собственно говоря, его поведение действительно могло показаться им смешным. И чего это он припустился вперед, словно эти девчонки за ним гнались? Кстати, ему тогда почудилось, будто среди них он слышал тонкий голосок Стеши.
«Может быть, ока рассказывала подругам, как ее отчитала Ольга за ночной разговор со мной?» — размышлял Бабкин. И тут же с тревогой подумал, что девчатам, вероятно, уже известно о болтливом москвиче, который выдал Буровлеву их маленькую тайну. «Как все это неприятно и глупо», — досадовал он на себя.
Бабкин обогнул холм и увидел стоящую неподалеку голубую машину председательницы колхоза. Рядом белел ее платок.
Подойдя ближе, Тимофей стал свидетелем довольно неприятного разговора.