Семь цветов страсти
Шрифт:
Немудрено, что коронный эпизод сняли почти сразу — между Дикси, плещущейся под струями водопада и следующим за ней из зарослей парнем пробегали электрические разряды. Даже смешки и хихиканье, сопровождавшие подготовку пикантных сцен прекратились. Все приумолкли, словно опасаясь, что сгустившаяся атмосфера разразиться грозой и всех присутствующих здесь сразит любовная горячка.
— Боюсь, третьего дубля они не выдержат. Этот жеребец готов ринуться в атаку прямо под моей камерой. — Предупредил Старика Сол.
— Ну и пусть резвятся. Мы уже все сделали, дорогой. —
— Вот черти! — Восхищенно прокомментировал явление Сол. — Знаете, маэстро, это, действительно, нечто абсолютно дикое… Мечта!
Дикси вернулась домой. На столе ее комнаты ждала стопка книг, подобранных две работы по экономике стран Восточной Европы. Она посмотрела на агрессивно-красную брошюру «Этапы зачаточного капитализма Венгрии» с такой брезгливостью, будто увидела читающего таракана.
«Все, конец, — решила Дикси. — Мечты остались в зеленых дебрях, пахнущих ванилью и ландышем, растаяли, как фантастические облака. Надо жить тем, что всегда было, есть и будет в этой реальности — скукой и постоянным мучительным компромиссом». В тишине комфортабельного, блиставшего чистотой дома бродила Пат, сочинявшая очередные оправдания для вечно раздраженного мужа. Телефон молчал. За два дня он зазвонил лишь однажды — университетская приятельница сообщила Дикси, что Жан Беркинс скоропостижно скончался от злокачественной, бурно развившейся лейкемии.
«Бедняга Жанни…Ты не сказал мне правды даже в последнем, как оказалось, прощальном разговоре. А разве все, что ты говорил о прекрасной, вечной любви, было правдой? Эх, ты всегда был врунишкой, мой телефонный герой…» Дикси не могла плакать. Что-то холодное и тяжелое застыло в груди с той минуты, как из ее жизни ушел Ал.
В конце съемок он признался Дикси, что заявление о помолвке было трюком, должным сбить с толку психологию обывателя, млеющего перед свадебными маршами.
— Нам прощали все шалости, потому что предвкушая долгие супружеские будни. Они, в сущности, злорадствовали, воображая семейные скандалы и неизбежный развод. Ведь я, птичка не для клетки… Да и ты теперь тоже. — Ал чмокнул ее в щеку у трапа самолета. Он улетал в Лос-Анджелес, она должна была отбыть в Женеву.
В глазах Дикси метался ужас. Казалось, еще секунда и сердце разорвется от боли.
— Не улетай, — прошептала она, боясь заикнуться о своей любви. Да и что такое любовь? «Кодовое словечко брачного ритуала», как насмешливо уверял Алан. — Не оставляй меня… Я не смогу жить без тебя.
— Перестань, девочка! — поморщился Ал. — К чему эта «обязательная программа» расставаний? Ты прекрасна, горяча. У тебя впереди целый карнавал радостей. Зачем пытаться удержать отыгравшего роль Арлекина? Ну же — улыбнись, киска! Мне тоже больно, но конец — это всегда начало нового. Все лучшее, что причиталось нам двоим, мы уже слопали. Зачем же питаться объедками, когда стол полон свежих лакомств?
— Ужасно. Ты просто ужасен, ковбой. Ты — убийца. — Дикси посмотрела на него с ненавистью и пустилась наутек, расталкивая спешащих на посадку пассажиров…
Она вздрогнула от телефонного звонка.
— Детка, я во Флориде. Лежу голый в отеле и весь на взводе, — доложил, прерывисто дыша Ал. — Выпроводил сейчас ни с чем одну очень аппетитную задницу. И все из — за тебя… Вспомнил голенькую дикарку под струями водопада. Как ты смотрела на меня, Дикси! Ну скажи что-нибудь, я хотя бы приласкаю твой голос…
Дикси нажала на рычаг, оборвав связь.
7
Дикси чувствовала себя квартиранткой в большом доме, стараясь не попадаться на глаза в упор не замечавшего ее Эрика. Патриция умоляла дочь подождать, пока отец успокоится, но, кажется, сама не верила в это. Относительно примирения с отцом у Дикси иллюзий не было — они, в сущности, давно были чужими и теперь испытывали от разрыва лишь облегчение. Жаль только мать — ускоренными темпами очаровательная Патриция превращалась в скучную престарелую даму. А ведь ей всего лишь сорок два.
В день своего рождения, 23 декабря Дикси проснулась от телефонного звонка:
— Поздравляю тебя, детка! — зазвенел колокольчиком голос Пат, полный давно забытой весенней радости. С тобой хочет поговорить отец.
Дикси встрепенулась, отгоняя сон и сомневаясь в том, что правильно поняла мать, но в трубке зашуршало и непривычно мягкий голос Эрика как ни в чем не бывало произнес:
— Дочка, мы ждем тебя. Пожалуйста, не затягивай визит до вечера — дом ломится от подарков и вкусных вещей.
— Я… Я скоро приеду, папа… — прошептала впавшая в оцепенение от неожиданности Дикси.
Она находилась в этом состоянии все рождественские праздники, не в силах совместить раздваивающиеся чувства: все было именно так, как мечталось с детства, но этого просто не могло быть! День двадцатилетия, Рождество, елка, подарки, Сесиль и Маргарет, мирно беседующие у камина, Патриция, надевшая памятный браслет с бриллиантовой змейкой, Эрик…
Он пил шампанское, обнимал жену, хвастался своей дочерью и шутил! Эрик рассказывал анекдоты, раздавал подарки, и явно любовался Дикси — не возможно! Дикси постоянно щипала себя за руку, прогоняя наваждение. Но мираж счастья не желал исчезать.
Пробравшись под утро в спальню дочери, Патриция зашептала:
— Девочка, послезавтра мы уезжаем! Эрик хочет повторить «медовый месяц»… Уже две ночи мы спим вместе…
Она засмущалась, как гимназистка, запахивая плотнее новый нарядный пеньюар.
— Что?! — Дикси села в кровати и замотала головой. — Я не понимаю, ма… Честное слово, ничего не понимаю! Медовый месяц?
— Он увозит меня в Альпы. Мы поедем на автомобиле, останавливаясь в маленьких отелях, как было тогда, в наше свадебное путешествие! Мы заедем в Париж, в Вену, в Зальцбург!