Семь цветов страсти
Шрифт:
Я промолчала, что некогда поступила точно так же, пережив торжественную церемонию приобретения выставочного «ягуара». Мне больше нравилось быть ошеломленной и верить в то, что все происходящее со мной теперь, происходит впервые: первый поцелуй, первая ночь, первый мужчина, одаривающий меня любовной горячкой. Первый «мерседес-бенц» с откидывающейся крышей — черный и настолько блестящий, что наши шарообразные фигуры во главе с приплюснутым продавцом, кружили в его выгнутых боках как в зеркалах «комнаты смеха».
Майкл не раздумывая воспользовался своей банковской карточкой и любовно провел длинными пальцами по изящно-выпуклому
— Гибрид рояля с твоими бедрами. Чудесный фантом распаленного воображения. Садись, Дикси, мы уезжаем отсюда навсегда. У меня в кармане международные права, — Майкл осторожно поставил в багажник свою сумку, с которой ни на минуту не расставался.
— Может быть, по городу поведу я?
— Слушайся и повинуйся, женщина… Благодарю вас, я сам, — осадил Майкл служащего магазина, предлагавшего доставить покупку по любому австрийскому адресу.
…Непонятно, как мы добрались до отеля — мы не раз нарушали правила, но не были оштрафованы, а гордые венцы, не слишком симпатизирующие нахалам, уступали нам дорогу. Мы забрали в «Сонате» вещи и я позвонила в Вальдбрунн, сообщив Рудольфу, что хозяева в полном составе прибудут примерно через час.
Знамя, герб и тысячи поцелуев
У небольшого бутика с трепещущими на стойках косынками и шарфами Майкл остановился.
— Нам необходимо знамя. Я мигом.
Через пару минут он вернулся, неся в поднятой руки, наверное, самый большой, самый яркий и самый дорогой платок, оказавшийся там.
— Ого! — Я рассмотрела золотую метку на уголке с монограммой KD. Ты выбираешь лихо.
— Я точно знал, что нам надо. Здесь много алого и золотого, а целый угол — чистая лазурь. Специально, чтобы вписать наш девиз. — Майкл бойко вписал «мерседес» в поток автомобилей.
— А что будет запечатлено на нашем гербе?
— Пиши. — Майкл бросил мне на колени фломастер. — Грация + Комедия + Фантазия + Героика + Искусство = Любовь… Еще тогда на здании оперного театра меня поразили богини искусства. В их союзе явно скрывалась формула любви. Смотри: Грация одаривает влюбленных тонкостью, нежностью, деликатностью, Комедия — весельем и доброй насмешливостью. Фантазия наделяет умением изобретать, преодолевать банальность и скуку магией обыкновенного чуда. Героика поднимает на пьедестал, делая любого пигмея смелым и сильным… Гармония искусства возносится над алгеброй бытия с ее незыблемым сводом жизненных правил.
— Оказывается, все так прост — собираем все самое лучшее, что можно отыскать в человеке, да нет — в тысячах людей, сливаем с одну посуду — и любовный напиток готов!
— Нет, девочка моя! Кухня здесь не поможет. Все это произрастет само собой и рванется к жизни как весенний луг, стоит лишь взойти к солнцу. Солнцу настоящей любви.
Увлекшись своей теорией, Майкл вел машину настолько уверенно, словно совершал экскурсию по Москве.
— А капелька благоразумия разве помешает? При всем масштабе сразившего меня великолепного безумия я сознаю, что мы едем не на дачу Артемьевых. И, конечно, не в Вальдбрунн.
— Ох, верно! Мне тоже показались странными эти указатели на дорогах. Пишут не разберешь что… — Майкл покосился на меня. — Ну, теперь-то ты веришь, что я в самом деле свихнулся? Никогда не молол столько выспренной чепухи… Не знаешь, это Героика или Искусство?
Майкл недоуменно огляделся:
— Куда мы попали, Дикси?
Мы выехали за город совсем в другом месте. Потом долго петляли в поисках нужной дороги, заправляли бак, разворачивались и крутились на одном месте. Гоняли блестящего шустрого жучка с откинутым капюшоном ребристой крыши и плещущим у ветрового стекла «знаменем» через канавы, железнодорожные мостки, и внезапно остановились, уткнувшись в стаю белых гусей, с гоготом и всплесками крыльев переходящих деревенскую улицу.
Гуси прошли, покрикивая где-то сзади, а мы продолжали стоять, словно застывший на киноэкране кадр. Майкл уткнулся лбом в брошенные на руль кисти, я расслабилась в высоком кресле, устало закрыв глаза. Над нами шумела листва, какая-то велосипедистка, затормозившая у обочины, громко рассказывала приятельнице про наглость продавщицы.
— Это не к вашим ногам, фрау, говорит она мне и убирает голубенькие туфельки с бантиками. Вообрази, — она решает про мои ноги!
Покосившись в сторону, я увидела тяжелый, обтянутый шортами зад, поглотивший сидение приткнувшегося к тротуару велосипеда и спину в цветастой трикотажной майке с глубокой бороздой от врезавшегося в телеса бюстгальтера. У сторожившего перекресток клена оказалась медно-бурая листва. В тон отросших кудряшек Артемьева.
— Микки, — тихо позвала я, коснувшись детского завитка на его виске. — Хочешь, я поведу машину?
— Поцелуй меня… — прошептал он, не повернув головы.
Я прикоснулась губами к уху, шее под ним, скользя по колючей щеке к носу и испуганно вскрикнула, охваченная кольцом его рук.
— Пожалуйста, не оставляй меня. Ни на минуту не оставляй… Я никогда так не боялся, Дикси…
Я зажала его рот губами и мы провалились в другое измерение, отгоняя сопутствующий счастью страх потерь…
Есть две категории полицейских — покровителей и преследователей влюбленных. Этот оказался из первой. Деликатным покашливанием вернув нас к реальности, он рассмотрел права Майкла и со значением козырнул, возвращая их. А затем подробно объяснил мне дорогу. Отъезжая, я видела в зеркальце, как он сгреб затылок, сдвинув на лоб фуражку — ну и озадачили мы его: русский за рулем новенького «мерса» в компании французской красотки, катит в бывшую баронскую усадьбу, спутав начисто направление.
В доме хозяев ждали. У ворот навытяжку, руку под козырек, встречал машину начальник охраны, а у парадных дверей замка стоял Рудольф в праздничном мундире. Было около семи часов вечера и солнце едва сдерживалось, чтобы не скрыться за холмы, одарив нас последними лучами. Я окинула взглядом знакомый пейзаж, отметив перемены: лужайки пострижены, на клумбах пышно цветут малиново-розовые кусты бегоний, лестницы очищены от бурьяна, а по лесам, покрывавшим холмы прошлось дыхание осени, оставив тут и там желто-бурые мазки.
— Смотри, какой странный закат… Словно солнце прячут в черный ящик, — сказал Майкл, встав рядом. — А оно сопротивляется, приветствуя нас.
Темная, тяжелая туча, распластавшаяся над горизонтом, давила солнце, стремясь загнать за верхушки холмов. И в последний прощальный момент оно послало отгоревшему дню пучок ярких, протянутых нам лучей. Золотые полосы веером лежали на сизой туче, пронизывая воздух каким-то ненастоящим, театральным светом.
— Как на картинке, — деликатно заметил Рудольф. — Извольте следовать в большую столовую, ужин ждет. Багаж поднят в комнаты хозяев.