Семь дней Создателя
Шрифт:
— Слышь, пацан, больно ты на бабу похож.
Мама, представляете, уже кандидат наук, старший преподаватель кафедры — плюнула под ноги и заявила:
— За такие слова можно и схлопотать.
Команда поддержала:
— Тебе чего, мужик, гудок распинать?
Мама осталась такой и в бабушках. Она не водила Настеньку за ручку с важным видом, не поучала — этого нельзя, а это "кака". Брала вторую лопаточку и на пару с внучкой, высунув языки, строили песочные дома. Катались вместе с горки. Жевали на двоих один бутерброд.
Даша недолго колебалась — чей метод лучше. Мамочки на скамейке, она в песочнице, на горке, на стенке (шведской), спорит с дочкой и обижается на её уловки, сама хитрит и жульничает — игра. Две подружки.
Наши отношения очень ровные. Правильнее сказать — хрустальные. Мы бережём друг друга и не надышимся. Я балую её подарками и стараюсь угодить. Она готова каждый миг исполнить любое моё желание. Никогда не провоцирует на близость. Никогда не проявляет инициативы в интимных делах, но всегда ответлива и нежна. Каждый вечер перед сном делаю ей массаж, как в памятный день нашей первой близости. Втираю благовония в тело, которое после родов утратило девичью угловатость, но приобрело женскую плавность. Я его обожаю и целую прежде, чем коснуться рукой. Даша страдает. Ей кажется, что я заставляю себя делать ей удовольствия. Пусть себе. Такие муки приемлю — на самом деле это я получаю неземное наслаждение, лаская любимые формы и прелести. Иногда вечерами Настюшка заигрывается — некому топнуть ногой и отправить её спать — мы начинаем обмениваться с Дашей нежными взглядами. От мамы этого не скроишь.
— Идите уж, — машет рукой и заманивает внучку в свою спальню.
Настюша не любит спать одна и наоборот. Иногда она прибегает к нам утром, когда мы нежимся в постели, забирается в серёдку. Даша смеётся:
— Семья получилась.
Завидуете, наверное? Я и сам себе завидую. Когда отсутствую несколько дней, спешу домой, как дембель на вокзал. Знаю — три любящих сердца с нетерпением ждут и рады моему явлению в любое время суток.
Следующую ночь прощался с Никушками. О них тоже есть что рассказать. Сестрички тратят весь месячный доход на обновление интерьера своей квартиры. И требуют от меня компенсации. Я, конечно, штопаю их финансовые дыры — ведь по большому счёту все эти декорации предназначены мне. Представляете — романтическое свидание с двумя лохматыми, полуодетыми дикарками в первобытной пещере. Стены увешаны рогами, чучелами, шкурами. На полу в блюде из черепахового панциря парит жареное мясо. И дикие танцы — с прыжками, ужимками — к чертям летит незамысловатая одежда. А моя так рвётся на клочки. Всё. Захвачен варварками в плен. Теперь я буду либо съеден, либо…. Либо стоило порванных шмоток.
В другой раз меня приносили в жертву египетские жрицы. Обстановка соответствует убранству античного храма. Две фурии с бронзовыми ножами извиваются, извиваются…. всё ближе и ближе…. вот сейчас…. Закрываю глаза от страха перед неизбежным и…. получаю жаркий поцелуй. Нет, много поцелуев. Сотни рук, десятки губ ласкают моё тело, избавляют от одежды.
Следующий раз мои контрактные жёны не поленились заучить настоящий гимн спартанских женщин, приветствующих доблестных воинов. Они в сандалиях, коротких золотистых туниках, волосы убраны миртовыми венками — ладошки сложены у груди. Доспехи царя Леонида натянули на меня и заставили играть его роль — великого и могучего устрашителя персов.
Кроме денег они ничего не требуют. Терпеливо ждут и всегда рады моему появлению. Но когда новый интерьер готов и роли заучены, попробуй, отказаться от визита — грозятся нагрянуть, перевернуть вверх дном наш с Дашей милый уют и увести меня силой. Не скажу, что эти спектакли утомляют. Признаюсь — жду их с нетерпением. Месяц — это тридцать дней, столько лишь могу прожить без контрактниц. А потом — не ищите меня пару-тройку дней….
На этот раз пятикомнатная квартира была переделана в монастырские кельи, ризницу, трапезную, молельню. Мои бывшие "тётки" в рясах тончайшего чёрного шёлка, с крестами на тяжёлых цепях (всё из серебра), кланяясь и крестясь, проводили меня за стол, накрытый кувшином вина, жареным каплуном и чёрным хлебом. Посуда массивная, керамическая. Еда, питьё вкуса изысканного, хотя грубоватые на вид. У монашек при ходьбе из чёрных складок, будто из темноты ночи, всплывали, соблазняя — то грудь, то колено, то…. Задумка и исполнение — класс! Вот только времени у меня в обрез. Нет у меня времени следовать сценарию. Наедаюсь, напиваюсь, к чёрту выкидываю кардинальскую сутану. Подгулявшим бароном гоняюсь за целомудренными монашками, ломаю мебель, ору похабные песни. Наконец, утомлённые, обесчещенные, они засыпают в моих объятиях. А я на цыпочках, на цыпочках — в такси, аэропорт, аэробус — прыжок на восток. Лечу, встречай, любимая!
Звонок Президента, как заряд дроби, складывающий крылья летящему селезню, догнал меня в воздухе.
— Есть тема. Жду.
Только не это! Пусть это, но не сейчас. Что придумать? Натравить Билли на Всевышнего и испортить погоду? Врать патрону ещё не научился и признался, после недолгих колебаний.
— Лечу к жене на Курилы — хотел провести с ней три дня.
— Лети, — был сухой ответ. — Жду на четвёртый….
После близости мы обычно засыпали. Пусть ненадолго, бывало — на несколько минут. Но это тоже было счастье. Подарившие друг другу радость обладания, мы уплывали в челне Гипноса, не разжимая объятий.
Люба вдруг села в постели, стукнула себя кулаком по согнутой коленке.
— Ну почему это происходит?!
От неожиданности вздрогнул — что с ней? о чём она? Опять про своих кашалотов.
— Гладышев, ты же биофак кончал — должен знать.
— Я там, Любушка, оценки получал, не знания — а про морских млекопитающих вообще никто не толковал.
— Ботаник.
Завелась. Уже оскорбляет. Мне ссоры не хочется. Провожу пальцем по её позвоночнику.
— Знаешь, самая красивая линия в природе — это изгиб женской спины.
Люба передёргивает плечами, Отстань — означает её жест. Терплю. У неё тонюсенькая талия. Целую позвоночник в этом месте, ниже, ниже….
— Ты о чём-нибудь кроме этого думать можешь?
Сказано почти со злостью. Наконец, и меня достаёт, даже переполняет обида. Откидываюсь на подушку, руки за головой, думаю, что и как ответить.
— Да, вспомнил — меня ждёт Президент.
Встаю, одеваюсь, собираюсь. Всё делаю медленно — даю ей время одуматься и остановить. Люба молчит, с любопытством наблюдает. Я у дверей.
Она:
— Привет Президенту.
Всё, улетаю. Улетел. В день приезда….
Сижу напротив патрона, внимаю.
— Нагостился?
— Не то чтобы досыта, но подумалось: новая тема может быть связана с Дальним Востоком — вернусь и догощу.
— Правильно подумалось. Вникай.
Вникаю. Но как-то не очень: все мысли о Любе — не хорошо мы расстались. На ладонях тепло её тела, на губах её вкус, запах….
— Ты где?
— Простите.
— Понял, что я сказал?
— Конечно.
А суть проблемы в следующем. Когда-то Охотское море имело статус внутренних вод могучего Советского Союза. Титан рухнул и рассыпался. Новая Россия в первые годы существования не в силах была уберечь свои богатства от бесчисленных хищников. В обильную рыбой и морским зверем акваторию ринулись флота всех стран. Какие только флаги не украшали пришлые суда, только цель была одна — хватай, тащи, грабь. Окрепла Россия, расправила согбенные плечи, в состоянии стала пресечь хищные промыслы. И сил хватало, и желание было, но упущено время. Браконьеры до того освоились, что шли в Охотское море, как к себе домой. Даже сама юрисдикция России отрицалась. Тяжбы пошли судебные, международные, одна за другой — и все проигрывались.