Семь фантастических историй

Бликсен Карен

Ну, Пилот, — сказал я, препровождая его обратно в столовую, ибо в своем потрясении он так и остался бы стоять, буде я выпустил его плечо, — загадка наша решилась весьма прозаически. Мы можем спокойно спать нынче ночью в наших нумерах восьмом и десятом, каждый имея госпожу советницу своею соседкой.

Я не смотрел перед собою и наткнулся на человека, который с тросточкой в руке неспешно продвигался через столовую в том же направлении. Я извинился, обходя его, он слегка приподнял цилиндр, и я узнал старого еврея из Рима, Марка Кокозу. Он тотчас прошел дальше и исчез за той же дверью, которая скрыла даму в черном.

На мгновенье при виде

этого бледного лица и глубоких темных глаз меня охватил ужас, но тотчас он сменился бешенством. Я весь трясся с головы до пят. Меня разозлить нелегко, ты сам знаешь, Мира, так было и в юности. И когда меня наконец охватывает гнев, я испытываю великое облегчение. Так было и тогда. Я вел себя как дурак, я и был одурачен, измучен, разочарован, долго бездействовал, и отчаяние мое достигло высшей точки ко времени встречи с приятелями в гостинице. Ну вот, думал я, если все в мире ополчилось против меня и все одинаково чудовищно — настала пора бороться. Так мне тогда, по крайней мере, казалось. Потом уж я понял, что дело было не во мне, что вся перемена произошла оттого, что она была рядом. Прошла в шести шагах от меня, повеяла на меня своими юбками и высвободила мое сердце, и снова ветер жизни наполнил мои паруса, и меня подхватило течением.

Я посмотрел на моих товарищей и увидел, что оба они узнали еврея. Они окаменели от изумления. Подверглись воздействию тех же высших сил, что я сам, — если только не были плодом моего собственного воображения. Но меня это не занимало. Я уже решился бросить вызов судьбе. Я вынул из кармана мою визитную карточку, написал на ней имя старого еврея и — в самом лучшем вкусе — вызов на картель. Я требовал немедленной встречи и тотчас отослал мою карточку к нему в нумер с лакеем. Я ничуть не боялся старика, которого Олалла называла своею тенью. Я не сомневался, что он — орудие дьявола, но рвался его увидеть. Лакей, однако, вернулся с известием, что это невозможно. Старый господин уже лег, велел своему камердинеру принесть ему горячего питья, заперся и велел его не тревожить. Я объяснил юному швейцарцу, что дело идет о предмете чрезвычайной важности, но он отказывался мне помочь. Он, мол, знает этого старого еврейского господина, который ездит в собственной карете со своими слугами и владеет несметным богатством.

И он обычно путешествует, — осведомился я, — В обществе госпожи Хервранд?

Нет, да что вы, — отвечал бедный малый, перепуганный моим диким видом. По его мнению, дама и господин едвa ли даже знали друг друга.

Мысль о том, что мне придется ждать всю ночь в бездействии, была для меня несносна. Но делать было нечего, и я придвинул кресло к камину и поправил огонь, готовясь глядеть на него, покуда не найду в себе решимости уйти спать. Опасаясь, как бы дама не уехала из гостиницы рано поутру, я снова призвал швейцарца, сунул ему денег и просил дать мне знать, когда дама из девятого нумера соберется в дорогу.

Но как же, мосье, — сказал молодой человек. — Дама эта отбыла.

Отбыла? — крикнул я, и Пилот с бароном подхватили мой возглас, как сдвоенное эхо.

Да, она уехала. Не успела она выйти за дверь, она сразу через другую дверь прошла к портье, в большом смятении, и приказала заложить карету, чтобы сегодня же ее доставили в монастырь. Она объяснила портье, что в гостинице ее дожидалось письмо о том, что сестра ее в Италии лежит при смерти. Она должна ехать немедля, для нее это вопрос жизни и смерти.

— Но возможно ли, — спросил я, — добраться нынче до монастыря, и в такую бурю!

Швейцарец согласился, что это нелегко, но — она настаивала, посулила двойную, тройную плату, с горя ломала руки, и возница не устоял. Да и как ослушаешься госпожу Хербранд? Она небось не простая дама. И она уехала. Неужто мы не слышали карету? И правда — мы слышали стук колес.

Мы стояли, как три фокстерьера подле лисьей норы.

Я не сомневался, что ее спугнул один вид старого еврея. Он же злой чародей, дьявол, джинн, каким-то образом получивший власть над душой прекрасной женщины. На миг я пришел в отчаяние, что не могу его убить. Но тут не обошлось вы без переполоха, и мне вы помешали. Итак, ничего иного не оставалось, как следовать за нею и защитить ее против него. При этой мысли сердце мое встрепенулось как жаворонок.

Нелегко было раздобыть карету, но все труды преодолел барон, выказав незаурядную энергию и ловкость. Я видел, что обоих моих товарищей, не подозревавших о собственном моем интересе, удивляла моя пылкость. Барон, приписывая ее моему опьянению, снисходил к добровольному свидетелю его подвигов. Пилот счел мое рвение доказательством дружбы. Оставаясь немым от потрясения, покуда мы уговаривали ямщика, он затем силился произнесть благодарственную речь.

— Пошел ты к черту, Пилот, — сказал я. И он довольствовался крепким пожатием моей руки.

Наконец за большую плату мы уломали ямщика, и все трое отправились в монастырь.

Ветер бушевал сильнее прежнего, всю дорогу замело.

Карета наша, соответственно, продвигалась рывками, то и дело увязая в снегу. Мы сидели по углам. С тех пор как очутились в душной карете, оконца которой почти тотчас залепило снегом, мы уже не разговаривали. Каждый из нас, я уверен, мечтал о том, чтобы спутники его оба погибли в пути. Меня, однако же, скоро так захватила мысль о том, что я снова увижу Олаллу, что весь внешний мир для меня канул в бездну, исчез.

Дорога все время шла вверх. Мне представлялось, что мы поднимаемся к небесам. Мое небо, если бы мне тогда дали выбрать, было бы то же. Озаренное яркой луной, исхлестанное бешеным ветром.

Меж тем дорога становилась все круче, все гуще валил снег. Ямщик на облучке не видел впереди себя дальше, чем на несколько шагов. Вдруг карета как-то особенно страшно дернулась и стала. Ямщик слез с облучка, рванул настежь дверь, впуская свистящий снег и ветер. Тулуп его был весь белый от снега. Перекрывая бурю, он бешено прокричал, что мы застряли в сугробе и нам отсюда не выбраться.

Мы держали недолгий совет. В сущности, решать было нечего, ни один из нас не собирался возвращаться. Мы вышли из кареты, подняли воротники и, согнувшись надвое, как старцы, продолжали свой путь.

Снег уже не валил. Небо почти очистилось. Луна, пробираясь за тонкими тучками, нам указывала путь. Но ветер здесь был ужасный. Выпрыгнув из кареты, я сразу вспомнил волшебную сказку, слышанную в детстве, о том, как старая ведьма все ветры небесные держит в мешке. Наш перевал, думал я, и есть тот мешок. Ветры безумствовали, запертые в нем, как рвущиеся с поводка драчливые псы. То они отвесно обрушивались нам на головы, то взвивались снизу, высоко взвихряя снег. В карете нашей было достаточно холодно, но здесь, высоко в горах, воздух был такой, будто на голову нам опорожнили ведро со льдом, — мы с трудом дышали. Но безумие стихий радовало меня. В таком мире, в такую ночь я непременно найду ее и ей понадовится моя помощь.