Семь футов под килькой
Шрифт:
Брякнувшись на усыпанную мусором траву, выдернутая репка болезненно кхекнула, но сразу оживать не стала.
– Это что вообще такое? – спросил Эмма с неоправданной, на мой взгляд, претензией.
– Понятия не имею, – сердито ответила я.
А мой внутренний голос торжественно возвестил:
«Это дежавю!»
Да, уже было со мной такое: стояла я в полнейшем безрадостном недоумении над распростертым на травке мужиком, то ли живым, то ли вовсе нет, и – главное! – совершенно незнакомым! [1]
1
Читайте
– Говорят же, что всякая история повторяется дважды: сначала как трагедия, потом как фарс. Или наоборот, не помню точно, – проявил эрудицию братец, угадав, о чем я думаю.
Ну еще бы: он и при той, первой, сцене с телом на траве присутствовал! Как раз в виде тела.
– Так у нас сейчас трагедия или фарс? – задумалась я вслух.
– А это от него зависит. – Эмма осторожно подпихнул мужика носком ботинка. – С виду он вроде целый, но вот очнется или нет…
– Да куда он денется! – Я присела и энергично похлопала голыша по щекам.
Он застонал. Слабо, но отчетливо недовольно.
– Так, Эмма! Дуй в именьице и притащи холодной воды! И что-нибудь из одежды, а то у меня руки не поднимаются реанимировать голого мужика, как-то это очень неприлично…
– Ну да, ну да, ты же у нас без пяти минут замужем. – Эмма умчался, напоследок умудрившись снова больно царапнуть мою свежую душевную рану.
Эх, где сейчас мой любимый Мишаня? И с кем? Может, совсем как я – наедине с чужим голым телом? В лиловых отсветах заката, в душистой весенней ночи…
Мелькнула несвоевременная мысль о том, что надо бы Мишане позвонить, но я прогнала ее. Караваев непременно спросит меня, где я, с кем и чем занимаюсь, а что я ему отвечу? Нагло врать любимому не хочется, а честно отвечать: «Я на свалке оживляю незнакомого голого мужика» – определенно не стоит. У Караваева хорошее чувство юмора, но он ревнив. То есть шутку оценит, но конкурента прибьет. А может, и меня вместе с ним. Так и придушит, хохоча…
С дружным топотом примчались Эмма и сопровождавший его в забеге Брэд Питт.
– Вот! И вот. – Братец сунул мне в руки полуторалитровую пластиковую бутыль и бросил прямо на голыша ворох тряпок.
Очень удачно – самое неприличное прикрыл.
Я благодарно кивнула, открутила крышечку с бутылки, набрала полный рот холодной воды и с громким «П-ф-ф-ф!» брызнула ею в лицо незнакомцу – энергично, как поливалка на парковой клумбе.
Питт, на которого тоже попало – а нечего вечно лезть не в свое собачье дело! – негодующе взвизгнул и отскочил в сторону.
– Твою мать, – не открывая глаз, промямлил незнакомец.
– Он заговорил! Вот что живая вода делает! Давай еще раз! – обрадовался Эмма.
Я снова набрала в рот воды так, что щеки раздулись, как у хомяка, и организовала голышу повторный душ.
– Да какого хрена… – Мокрая физиономия скривилась, ресницы с красиво повисшими на них каплями задрожали.
– Просыпаемся, просыпаемся! – Я похлопала голыша по мокрым щекам. – Доброе утро, страна!
– Вечер вообще-то, – поправил меня братец.
– Какая? – разлепив один глаз, спросил голыш.
– Какая страна? Россия! – с готовностью ответил ему услужливый Эмма.
– Какая зараза меня намочила? – Неблагодарный незнакомец открыл второй глаз и посмотрел прямо на ту заразу. – Ты кто?
– Во-первых, не ты, а вы, мы с вами еще незнакомы, – обиделась я. – Во-вторых, у меня к вам тот же самый вопрос: вы кто?
– Смотря для кого…
Голыш заворочался, сел, смахнул с себя тряпки, увидел, что под ними, ойкнул и снова прикрылся. Я с удовольствием отметила, что его щеки порозовели.
Надеюсь, не только в результате общего улучшения самочувствия, но и от стыда.
– Для тех, кто вас из гроба вытащил! – с пафосом произнес Эмма.
– Откуда?! А… – Спасенный опять побледнел и сомлел.
Я укоризненно посмотрела на брата.
– А что? Не так, что ли? Он в заколоченном рояле, как в гробу, лежал!
– Суровая правда, высказанная с шокирующей прямотой, – пробормотала я, осторожно, чтобы не угодить на мокрое, присаживаясь рядом с обморочным голышом. – Ладно, давай подумаем, что теперь делать…
– В полицию звонить. Ситуация такая подозрительная…
Голыш несогласно застонал.
– Сдается мне, он не хочет в полицию, – сказала я.
– А кто бы захотел? На ночь глядя, без документов, голый…
– Кстати, да, давай-ка его оденем!
Ворочая голыша, как большого пупса, мы облачили его в футболку и спортивные штаны с крутого плеча и крепких бедер Караваева.
– Ну вот, так он уже похож на человека, – полюбовался делом наших рук Эмма.
– На босяка, – уточнила я.
Принести какую-нибудь обувку братец, конечно, не додумался.
– На полубосяка, – заспорил со мной Эмма. – У него только одна нога голая, на второй есть носок!
– Хороший носок, – оценила я. – Модный. Жаль, что один.
– Я посмотрю в рояле, может, там и второй… – Братец чуть ли не по пояс залез в инструмент и через минуту глухо сообщил оттуда: – Эх, нет тут ничего!
– А ты думал, он разделся прямо в рояле?
– Почему нет? Может, ему там жарко стало? Или он должен был выскочить из него, как стриптизерша из торта…