Семь камней радуги
Шрифт:
2 июня 79 года. Ну, вот и настал мой День рождения. Как раньше я ждала его! Для меня он каждый раз был волшебной сказкой: подарки, фейерверки, праздничный обед, поздравления родных людей. А теперь я лишь молю Бога о том, чтобы не случилось ничего страшного ни с кем из моей семьи. Сегодня утром меня разбудил дедушка. Он вошел в комнату, и, не обращая внимания на рычание Пушка, сказал с улыбкой: "Доброе утро, Оленька! Пора вставать, а то проспишь весь свой праздник. Сегодня тебя ждет необыкновенный подарок". Милый дедушка! Как он старается сделать мой День рождения радостным! Сейчас я спущусь вниз, к праздничному столу. Боже, сделай так, чтобы все было хорошо!
3 июня 79 года. Господь не услышал моей молитвы. Наверное, я в чем-то провинилась перед ним, если даже в мой День рождения случается такое. Сначала все шло хорошо, насколько это возможно в том страшном горе, которое постигло нас. Маменька с папенькой поздравили меня и подарили чудное колье из розового жемчуга. Дашенька подарила образок с моей святой. Тетя Наташа не пришла к столу, зато пришел доктор и сказал, что она спит после успокоительного, и что ей, кажется, стало лучше. Это был самый лучший подарок для меня! Я ждала дедушку, не желая начинать без него обед. Наконец, он пришел. Подняв бокал с вином, он сказал: "Милая моя Оленька! Я не буду тебе дарить сегодня ни золота, ни самоцветов. Все это я могу преподнести тебе в любой другой день. А сегодня
6 июня 79 года. Сегодня от нас уволились повар и посудомойка. Они говорят, что боятся работать в "проклятом доме". Так в Березани прозвали наше поместье. А может, мы действительно прокляты? Тетя Наташа ведет себя тихо, она все время улыбается и молчит. Дашенька теперь молится в ее комнате, и, кажется, тете становится лучше во время молитвы. Господи, услышь нас!
7 июня 79 года. Ушли все слуги, с нами осталась только верная Агаша. Папенька повысил ей жалованье, и теперь Агаша не только присматривает за детьми, но и работает на кухне. Дедушка сегодня спрашивал, приняла ли я зелье. Когда он ушел, в мою комнату тихо вошла маменька. Он присела рядом со мной и долго смотрела на меня глазами, полными слез. "Не пей зелья, Оленька", - тихо сказала она, - "Этим ты убьешь своего брата". Я очень удивилась и спросила, почему она так думает. "Пока ты не выпила зелья, есть хоть какая-то надежда", - непонятно ответила маменька и, поцеловав меня, вышла. Мне кажется, или это правда? По-моему, маменька меня боится. Но что я ей сделала? Я ведь так люблю и ее, и папеньку, и Александра! Никогда я не сделаю ничего, что может причинить им вред! Если маменьке не хочется, я не буду пить зелья. Только вот как сказать об этом дедушке? Я разыскала Дашеньку, она отдыхала в своей комнате. Я спросила у нее, что значили маменькины слова. Дашенька задумалась и тихо сказала: "Не знаю, но если ты выпьешь зелье и действительно получишь бессмертие, то это будет страшный грех". Я спросила, почему, на что она ответила, что жизнь и смерть наша в руках Господа, и отнять у кого-нибудь жизнь - это смертный грех, но и продлевать жизнь вечно - такой же грех. Кажется, я ее понимаю. Скажу дедушке, что выпью зелье потом.
8 июня 79 года. Тетя Наташа опять нашла нож. Ночью около нее дежурил Петр Антонович, он утомился и задремал, а тетя Наташа тихо выбралась из комнаты и прошла в кабинет дяди Андрея. Там она взяла нож и снова изрезала себе руки. От большой потери крови она лишилась чувств, и доктор нашел ее только через несколько часов. Сейчас он обработал ее раны, и уложил в постель. Дашенька осталась в ее комнате, и читает тете библию. Петр Антонович велел спрятать все охотничьи ножи, чтобы больная вновь не повредила себе. Он поит ее своей микстурой, но тетя Наташа все равно какая-то очень странная. Иногда она садится на кровати и, глядя в одну точку, кричит: "Я не поддамся, не поддамся!", потом, обессилев, падает и закрывает глаза. Бедная Дашенька, как она все это выносит?
11 июня 79 года. Сегодня ночью громко завыл Пушок. Я вскочила и увидела, что он смотрит на дверь. Я хотела было выбежать на галерею, чтобы посмотреть, что случилось, но Пушок вцепился зубами в мою рубашку и не пустил меня. Через некоторое время раздался шум и крики. Я разобрала голоса папеньки и Петра Антоновича. Видимо, вой Пушка привлек их внимание, и они вышли посмотреть, что случилось. Утром я узнала, что тетя Наташа снова порезала себя. Этой ночью в ее комнате дежурила Агаша. Утомившись за день, она уснула, и тетя снова выбралась из комнаты, прокралась на кухню, где нашла острый нож для резки мяса. Она изрезала себе все лицо! Папенька сказал маменьке, что, когда они с Петром Антоновичем нашли ее, тетя Наташа стояла у зеркала и вырезала у себя на щеках непонятные знаки. Теперь к ней никого не пускают, Петр Антонович велел закрывать комнату снаружи на замок. Сейчас он с тетей Наташей, а ключ от комнаты у папеньки. Спаси ее, Господи!
16 июня 79 года. Тете Наташе все хуже, раны, которые она нанесла себе кухонным ножом, воспалились, и у нее началась горячка. Петр Антонович говорит, что грязь с ножа попала ей в кровь, и теперь кровь ее заражена. Он сделал тете кровопускание, чтобы зараженная кровь вышла. Но это не помогло, и сейчас она лежит в лихорадке. В бреду она все время повторяет: "Я не боюсь, я не боюсь, я не сойду с ума!" Дашенька не отходит от нее, она промывает раны на ее лице, и молится - больше она ничего не может сделать для своей бедной матери. Я один раз зашла, чтобы проведать тетю, но мне стало дурно: в комнате стоит тяжелый запах, тетя Наташа выглядит ужасно. Ее лицо превратилось в сплошную рану, глаз не видно. На минуту она пришла в себя и закричала: "Дайте мне нож!" Петр Антонович влил ей в рот лекарство, и тетя уснула, а я тихонько вышла из комнаты. Проходя мимо спальни родителей, я услышала, что маменька с папенькой о чем-то горячо спорят. До меня донесся голос папеньки, говорившего: "Вера, но это невозможно! Этого просто не может быть!" На что маменька отвечала: "Сколько еще нужно смертей, чтобы ты поверил?", - и заплакала. Я не понимаю, что происходит. Мне кажется, что маменька и Дашенька знают что-то, о чем я не догадываюсь, но почему-то не хотят мне этого сказать. Они стали сторониться меня, как будто я чем-то больна и могу их заразить. Но ведь это несправедливо! Я ничего плохого не сделала! Один дедушка любит меня по-прежнему. Он часто гуляет со мной в саду, и рассказывает разные интересные истории из своей юности. Я хотела брать с собой Александра, но он не любит говорить с дедушкой. Господи, спаси тетю Наташу!"
– Уф, я уже охрипла, - сказала Милана, опуская дневник, - Почитайте кто-нибудь.
– Давай, - Макс протянул руку.
Он откашлялся, вгляделся в блеклые строки, и прочел:
– "18 июня 79 года. Доктор приказал связать тетю Наташу. Вчера, ненадолго придя в себя, она принялась царапать лицо ногтями, раздирая свои раны все глубже. Теперь она лежит, привязанная к кровати за запястья. Это ужасно! Горячка ее усиливается, она вся иссохла, раны на лице страшно воспалены, а в комнате пахнет тухлым мясом. Дашенька ухаживает за ней с ангельским терпением, но, похоже, что все ее усилия тщетны. Я слышала, как Петр Антонович прошептал папеньке: "Ее кончина лишь вопрос времени, ничего нельзя сделать". Маменька ужасно расстроена болезнью тети, она все время плачет. Дедушка даже прикрикнул на нее: "Хватит сырость разводить! На все воля Божья!" Маменька взглянула на него с ужасом и отвращением, и ушла к себе. Мне стало жаль дедушку, он ведь тоже переживает, просто не хочет этого показывать. Он ведь прав, на все воля Божья.
21 июня 79 года. Сегодня умерла тетя Наташа. Утром к ней приехал священник. Когда он вышел, Петр Антонович позвал всех нас, чтобы мы могли попрощаться с ней. Он сказал, что смерть наступит с минуты на минуту. Мы вошли в комнату, там нечем было дышать, настолько ужасный запах исходил от тети. По очереди мы стали подходить к ее кровати. Тетя Наташа бредила, руки ее по-прежнему были привязаны к кровати. Но вдруг, когда я подошла к ней, она открыла глаза, и в них блеснул огонек узнавания. "Борись, Оленька!", - воскликнула она и, странно изогнувшись, впилась зубами в свое плечо, вырвав из него кусок мяса. Из плеча хлынула кровь, капли ее попали на мое платье. Я отшатнулась, доктор подбежал к тете Наташе, чтобы помочь ей, но все было кончено. Ее голова поникла, глаза закрылись, и она перестала дышать. Дашенька молча опустилась на колени подле кровати, склонила голову и молитвенно сложила руки. Мы тихо вышли, чтобы не мешать ей молиться за душу матери. Сейчас я сижу, как обычно, за столом. Меня гложет одна мысль: кто следующий? Я не верю, что это когда-нибудь закончится. Наверное, наша семья действительно находится во власти какого-то проклятия, и все мы обречены на гибель…"
– Ужас, - передернулась Аня, - Это дом самоубийц.
– Да, поэтому их души не находят успокоения, - поддержал Гольдштейн.
– Ну почему? Ведь, насколько я помню, дядя Павел умер, вообразив, что у него чахотка, а дядя Андрей - от голода, - возразил Эдик.
– Но все они убили себя. По-твоему, заморить себя голодом - не самоубийство? Или задохнуться от воображаемой чахотки? Да и тетя Наташа умерла от ран, которые нанесла себе сама, - не согласился Макс.
– Да, действительно, похоже, мы знаем, откуда здесь призраки, - проговорила Виктория.
– Нет, это, похоже, призрак дедушки шалит, - сказал Гольдштейн, - Не думаете же вы, что такой тип мог покончить с собой? Такие живут долго.
– Ладно, Макс, читай дальше. Может, что-нибудь прояснится, - скомандовала Виктория.
Макс согласно кивнул и прочел:
– "22 июня 79 года. Сегодня мы похоронили тетю Наташу. Утром я надела траурное платье. Ах, как часто я его теперь ношу! Раздался стук в дверь, и в комнату вошел дедушка. "Уже собралась, ангел мой?" - с улыбкой сказал он, - "А я тебе подарок принес". Дедушка протянул мне бархатную черную коробочку, в которой лежали великолепные рубиновые серьги и такая же брошь. Большие бордовые камни были вставлены в оправу из необычного красноватого золота, каждая сережка заканчивалась каплевидной подвеской из крупного рубина. Несколько таких же подвесок украшали брошь, состоящую из пяти круглых камней, расположенных в один ряд. "Надень, Оленька", - сказал дедушка. "Как можно, ведь у нас же траур!", - воскликнула я. "Красные камни будут превосходно смотреться на твоем черном платье", - рассмеялся дедушка и приложил брошь моему плечу, - "Вот видишь, как красиво!" Рубиновые подвески на моем плече зловеще блеснули, напомнив мне капли крови. Мне захотелось откинуть подальше от себя это украшение, такое чувство гадливости меня вдруг охватило. Но дедушка ждал. "Ну же, прикалывай скорей, да надевай сережки, и пойдем", - сказал он, - "А то, чего доброго, провозимся целый день!" Мне стало странно, что дедушке ничуть не жаль тетю Наташу. Но я не хотела расстраивать его, и послушно надела украшения. Когда маменька увидела меня, она расплакалась. Дашенька же перекрестилась. Не стану описывать прощание с тетей Наташей - не могу снова переживать это горе. Во время поминального обеда Дашенька сказала, что хочет уйти в монастырь. Она сказала это так твердо, что никто не посмел ее отговаривать. Маменька только обняла ее и, заплакав, поцеловала в лоб. Дашенька была странно спокойна, и видно было, что она уже все для себя решила. Дедушка внимательно посмотрел на нее и произнес фразу, показавшуюся мне странной: "Ну что ж, может, оно и к лучшему". После обеда Петр Антонович сказал папеньке, что хочет переговорить с ним наедине. Не знаю, зачем, но я подкралась к двери кабинета, в котором они уединились, и подслушала их разговор. Знаю, что подслушивать нехорошо, но мне казалось, что это зачем-то нужно и важно для меня. Доктор сказал: "Я хочу сказать вам, Николай Николаевич, что умываю руки". "О чем вы?" - спросил папенька. "О том, что ничего не могу больше сделать для вашей семьи. Я не понимаю, что происходит, и вижу только, что все мои усилия тщетны - я не могу спасти никого. Я всегда верил в торжество науки, но сейчас готов признать существование неких потусторонних сил, которые вознамерились погубить ваш род. Я сам близок к умопомешательству, поэтому более не могу наблюдать происходящее в вашем доме". Папенька долго молчал, потом хрипло проговорил: "Но что же нам делать, доктор?" "Не знаю", - ответил Петр Антонович", - "Попробуйте оставить этот дом. Кто знает, может, вам удастся обмануть злой рок, который тяготеет над вами". Я не стала дальше слушать и потихоньку прокралась в свою комнату. Если добрейший, благоразумный Петр Антонович отказывается от нас, значит, в самом деле на нашей семье висит проклятие. За что, Господи? За что?