Семь минут
Шрифт:
— Успокойтесь, Ирвин, — сказал Йеркс. — Никто не обвиняет вас в небрежности. Ни Элмо, ни я. Давайте не будем тратить драгоценное время и силы на взаимные упреки. Элмо прав. Мы должны придерживаться фактов.
Обиженный Блэйр уселся, а Элмо Дункан подошел к своему креслу и повернулся к остальным.
— Да, фактов, господа. Вот вам простой факт. Непристойность нынче — не злоба дня, ибо обыватель, даже если он ворчит об опасности, которую несет фривольная литература, едва ли увидит связь между книгами и разгулом преступности на улицах. Книга — неодушевленный предмет. Для начала позвольте мне заметить, что не так уж много людей читают книги. А если и читают, им трудно поверить, что в этих печатных страницах таится угроза их безопасности или даже жизни. Кое-кому может не понравиться то, что мы указываем им, читать ту или иную книгу или не читать. С помощью этого дела мы можем потешить только горстку пуритан и гранди, [6] которые никак не могут повлиять на результаты выборов. Я искренне верю, что некоторые непристойные книги, величаемые «литературой», несут в себе семена зла и порока. Моя прокуратура старается вести борьбу с худшими образчиками, но мои собственные убеждения вовсе не означают, что надо раздувать из мухи слона и, применив закон об оскорблении общественной нравственности, превращать эту книжонку во всеобщую проблему. Кроме того, такой процесс едва ли будет работать на создание образа. Что тут сразу бросается в глаза? Прокурор громадного города выступает против мелкого книготорговца и каких-то туманных неодушевленных слов, которые читал, может, один человек из тысячи или даже того меньше. Господа, это будет слишком неравный поединок, в котором я предстану не с лучшей стороны. К счастью, мало кто узнает о нем, потому что тема оказалась слишком скучной и неинтересной, чтобы уделять ей место в газетах. Повторяю: дело это, по-моему, бесперспективное, давайте покончим с ним как можно скорее. Я пообещал адвокату издателя, что не буду возражать против его быстрого закрытия. Господа, поверьте, нам не удастся тронуть сердца миллионов избирателей, убеждая их, что эта книга может принести серьезный вред.
6
Миссис Гранди — глуповатая ханжа, персонаж пьесы Т. Мортона «Быстрый плуг».
— Но книга может принести серьезный вред, — подал голос Харви Андервуд с дальнего конца дивана.
Дункан бросил на него колкий взгляд, Йеркс с Блэйром тоже повернулись к Андервуду. Тот пригладил густые брови.
— Пока вы говорили, Элмо, я думал о книгах, которые по силе своего воздействия могут сравниться с землетрясениями. Они заразили злом огромные массы людей, целые народы. Сколько миллионов погибло из-за книги под названием «Майн кампф» Адольфа Гитлера? Сколько людей сгинуло или было обращено в рабство «Капиталом» Карла Маркса? Сколько и созидательных, и разрушительных сил разбудил памфлет или, если хотите, книга под названием «Общий смысл» Томаса Пэйна, маленький очерк Генри Торо в книге «Гражданское неповиновение», «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу? — Он немного помолчал и добавил: — Элмо, вы недооцениваете книгу как вдохновителя и подстрекателя.
Дункан нахмурился, его пальцы, сжимавшие спинку кресла, побелели.
— Я не стану спорить с вами по поводу этих книг. Однако вы упустили вот что: книги, названные вами, сыграли роль в развязывании войн, разгуле насилия, свершении революций, в беспорядках и бесчинствах лишь потому, что каждая из них напрямую выражала насущные потребности людей. Эти книги могли стать руководством к действию, поскольку их авторы пытались как-то решить жизненно важные вопросы. Книга Гитлера раскрыла немцам глаза на то, в каком опасном положении они очутились, и указала выход из него. Книга Маркса дала голодной России, созревшей для революции, рецепт насыщения. Работы Торо вооружили Ганди посильнее британских винтовок и пушек и освободили Индию. Тот же самый очерк Торо дал молодежи Соединенных Штатов оружие против наших «медных касок». Конечно, «взрывную» книгу можно использовать не хуже динамита. Но с чем имеем дело мы? Что у нас есть? Грязная порнографическая повесть, которую написал давно умерший человек. Американцы боятся за свои жизни, их тревожит беззаконие и насилие, и им нельзя сказать: «Мы собираемся запретить эту книгу и книги, ей подобные, и, как только мы сделаем это, ваши страхи, или по крайней мере большая их часть, исчезнут и ваша жизнь мгновенно станет безопасной». Мы, конечно, можем сказать такое, и отчасти это будет правдой, но, уверяю вас, никто нам не поверит. Без веры нет крестового похода, а без крестового похода не будет и героя. — Дункан медленно вернулся к кофейному столику и остановился. — Мы же собрались здесь именно для этого, не так ли? — спросил он чуть насмешливым тоном, дабы скрыть смущение. — Чтобы сделать Элмо Дункана героем?
— Элмо, сядьте, — сказал Йеркс. — Вы высказались. Теперь выпейте бренди и дайте сказать мне. — Он неторопливо снял голубоватые очки и оглядел остальных. — Я выслушал ваши доводы, Харви и Ирвин, и выслушал вас, Элмо. Позвольте мне теперь рассудить вас. — Он обратился к сидевшим на диване. — Элмо Дункан сделал все, о чем мы его просили. Мы предложили ему взять воздушный шар и посмотреть, наполнится ли он воздухом. Элмо как окружной прокурор сделал все, что мог, но ему весьма мешает наше уголовное законодательство и взаимоотношения в обществе. Он хотел взять на прицел крупную книгу, а закон заставил его переключиться на продавца, мелкую дичь. На прессу сегодняшний арест не произвел большого впечатления. Даже два сообщения в теленовостях, о которых вы говорили, Ирвин, если быть честным, устроил я. Я позвонил секретарю Уилларда Осборна и сказал, что буду благодарен, если они сообщат об аресте в своих передачах. Больше ничего не произошло. Ни по указке, ни спонтанно. По-моему, наш окружной прокурор совершенно прав. Слабая кампания — то же самое, что и слабая акция. С ней лучше не мучиться, а постараться побыстрее сбагрить и купить новые акции.
— Если вы настаиваете, мистер Йеркс… — сказал Андервуд.
— Настаиваю, — кивнул Йеркс. — Давайте доверимся инстинкту Элмо. Он прирожденный политик, а каждый прирожденный политик обладает чутьем, которое лучше любого компьютера подсказывает ему, что принесет выгоду, а что нет. Элмо предлагает забыть о книге и найти другой объект, чтобы привлечь внимание миллионов людей, и я с ним согласен. Чем можно привлечь их внимание? Мы знаем, что не книгой. Тогда чем же? Мне вспомнились слова одного писателя. Кто знает, может, это и есть ответ на наш вопрос. Он написал, что детективы пользуются такой популярностью и завораживают всех потому, что убийство — это необратимое преступление. Оно окончательно, после него ничего нет. Можно вернуть драгоценности, но не человеческую жизнь. В некотором роде это относится и к нам. Элмо политик и наш окружной прокурор. Ему нужно дело, исполненное общественной значимости, такое, из которого он смог бы раздуть громкий процесс. Ему нужно большое непоправимое преступление, которое действует одинаково и на человека с улицы, и на домохозяйку, — что-то вроде убийства. Непристойность — не такое преступление, она сродни краже драгоценностей и затрагивает небольшую группу людей, но не широкие массы. Наша сегодняшняя задача состоит в том, чтобы найти большое преступление. Вы следите за ходом моей мысли?
Дункан и Андервуд кивнули.
— Давайте вернемся к делу, — предложил Ирвин Блэйр.
— Хорошо, — кивнул Йеркс, взял бокал и медленно поболтал бренди на дне. Наконец он сказал: — Последний опрос Харви еще раз подтвердил, что больше всего людей беспокоит разгул преступности и то обстоятельство, что в нее все шире вовлекается молодежь. Прекрасно. Мы живем в огромном городе, в котором, как подтвердит Элмо, ни минуты не проходит без какого-нибудь преступления или нарушения общественного порядка. Видели последние данные ФБР? Каждые тридцать минут в Соединенных Штатах происходит изнасилование. Это только один вид преступления. Лишь Богу известно, сколько других совершается каждую минуту, не говоря уж о получасе. Преступления совершаются в эту минуту, в те секунды, пока я говорю. Мы должны войти в игру в нужный момент, откопать самое подходящее преступление, представить его Элмо и сказать: сделай из него процесс, а мы прославим тебя на весь штат. А сейчас, Харви, послушаем результаты последнего опроса. Потом немного пофантазируем, не забывая при этом о практической стороне дела, и решим, какое ночное преступление в этом огромном городе нужно Превратить в громкий процесс для прославления окружного прокурора Лос-Анджелеса, который скоро станет сенатором Соединенных Штатов от Калифорнии. Только это преступление должно быть сродни убийству, а не краже драгоценностей…
Господи, подумал он, если кто-нибудь узнает правду, он убьет себя.
Ему хотелось наложить на себя руки прямо сейчас, сию секунду.
После случившегося прошло три часа. Джордж ошибся, сказав, что со временем ему станет легче. Ничто не помогало: ни время, ни травка… ни разговоры. Все было бесполезно. Ну разве что сейчас он не так сильно дрожал. Теперь все тело как бы онемело, кости ныли, и ему хотелось все забыть.
Он бросил взгляд на свои бледные пальцы, сжимавшие руль «ровера», будто белые крючья.
— Эй, с тобой все в порядке? — спросил Джордж Перкинс с соседнего сиденья.
— Кажется, да, — ответил Джерри Гриффит. — Сейчас все хорошо.
— Вид у тебя что-то неважный. Ты похож на зомби.
— Все нормально, — повторил Джерри.
Он повернул на восток от Келтон-авеню и подъехал к студенческому городку Калифорнийского университета, где Джордж жил вместе с двумя парнями.
— Не беспокойся, — успокоил его Джордж, почесав бороду. — Забудь обо всем и держись так, будто ничего не произошло. Если увидишь себя в этом, значит, ничего просто не было. Постарайся отвлечься и думать о чем-нибудь другом, как в йоге. Понимаешь?
— Со мной все в порядке, — сказал Джерри Гриффит.
— Умерь прыть, приятель. Ты проехал мою берлогу.
Джерри нажал на тормоза, как ему показалось, не ногой, а каким-то обрубком, после резкой остановки крепко ударился грудью о руль, но боли не почувствовал.
— Прости, — извинился он перед Джорджем, который налетел на приборный щиток.
Джерри ждал, когда Джордж вылезет из машины, но Перкинс продолжал сидеть и пристально смотреть на него. Джордж пригладил длинные баки песочного цвета и бороду, не сводя глаз с Гриффита.
— Джерри, мой мальчик, я хочу сказать тебе кое-что на прощание, — начал он. — Я твержу тебе всю ночь, что ты чист и свободен. Никто не знает, что ты был там.
— Она знает.
— Но ей неведомо, как тебя зовут.
— Я забыл…
— Ты чист, — повторил Джордж. — Но не забудь: если что-то случится…
— Ты же говорил, что ничего не может случиться.
— Ничего и не случится без твоей помощи, — многозначительно произнес Джордж. — Я тебе уже говорил, что твой самый злейший враг — ты сам.