Семь мужей Эвелин Хьюго
Шрифт:
– Хорошо. Спасибо, – улыбаюсь я, вешаю пальто и отступаю. Грейс закрывает дверцу.
– Эвелин наверху, готовится. Что вам предложить? Воду, кофе, чай?
– Я бы выпила кофе.
Грейс ведет меня в комнату, яркую и просторную, с высокими, от пола до потолка, книжными шкафами и двумя мягкими креслами кремового цвета.
– Садитесь. Вы какой предпочитаете?
– Кофе? – растерянно уточняю я. – Со сливками, но можно и с молоком. Но сливки – в самый раз. Да что угодно. – Я беру себя в руки. – То есть я хочу сказать, что меня
Грейс улыбается.
– Немного. Но вы не беспокойтесь. Эвелин – добрейшая душа. Она особенная, к этому нужно привыкнуть. Но я работала со многими и могу вас уверить – Эвелин лучше всех.
– Она платит вам, чтобы вы так говорили? – спрашиваю я как будто в шутку, но получается несколько язвительно.
К счастью, Грейс смеется.
– В прошлом году она отправила нас с мужем в Лондон и Париж – это был мой рождественский бонус. Так что – да, пожалуй, платит, хотя и не в прямом смысле.
Господи.
– Что ж, тогда понятно. Хотела бы получить вашу работу, когда вы уволитесь.
Грейс снова смеется.
– Договорились. А прямо сейчас вы получите чашечку кофе с ложечкой сливок.
Я сажусь и проверяю телефон. Сообщение от мамы с пожеланием удачи. Тапаю по буковкам и сбиваюсь, не могу правильно набрать рано – автокорректор меняет его на рана. Пытаюсь исправить, но слышу шаги на лестнице, оборачиваюсь и вижу направляющуюся ко мне Эвелин Хьюго.
У меня захватывает дух.
У нее осанка балерины. На ней облегающие черные брюки-стретч и длинный, в серо-голубую полоску, свитер. Худая, как всегда, и если я знаю, что она сделала что-то со своим лицом, то лишь потому, что в ее возрасте выглядеть так без помощи доктора невозможно. Сияющая кожа слегка покраснела, словно ее терли под душем губкой. Ресницы то ли накладные, то ли наращенные. Щеки слегка впалые, но с мягким розоватым оттенком, губы темные, без помады. Волосы ниже плеч – тут и светлые, и седые, и блондинистые – обрамляют лицо светлыми прядями, создавая эффект элегантно стареющей женщины, которая любит загорать.
А вот брови – темные, густые, прямые линии, ее фирменная черта – с годами поредели. И теперь они того же цвета, что и волосы.
Пока она идет ко мне, я успеваю заметить, что обуви на ней нет, но надеты большие толстые вязаные носки.
– Привет, Моник.
Меня немного удивляет небрежность и уверенность, с которыми она произносит мое имя, как будто мы давние знакомые.
– Привет.
– Я – Эвелин. – Она протягивает руку, пожимает мою. Какой же нужно обладать уверенностью, чтобы назвать свое имя, когда знаешь, что оно известно всем в комнате – да что там, во всем мире.
Грейс входит с белой чашечкой на белом блюдце.
– Пожалуйста, ваш кофе. И совсем немного сливок.
– Большое спасибо.
– Я тоже такой люблю, – говорит Эвелин, и, смешно признаться, мне приятно
– Кому-то из вас что-нибудь еще нужно? – спрашивает Грейс.
Я качаю головой, Эвелин не отвечает, и Грейс уходит.
– Идемте в гостиную, устроимся поудобнее.
Я беру сумочку, Эвелин забирает у меня кофе, и мне на память приходит вычитанная где-то фраза насчет того, что харизма – это «обаяние, которое вдохновляет привязанность». И какое прелестное сочетание – могущественная женщина и такой простой, скромный жест.
Мы входим в большую, светлую комнату с высокими окнами. Два серовато-белых кресла, напротив – серо-голубая софа. Под ногами толстый ковер цвета слоновой кости. В глаза бросается открытое черное фортепьяно под окном. Над софой увеличенная черно-белая фотография – Гарри Кэмерон на съемочной площадке. Над камином афиша – Эвелин в фильме 1959 года «Маленькие женщины». Вместе с Эвелин Селия Сент-Джеймс и еще две актрисы. В 50-х этих четырех женщин знали все, но испытание временем выдержали только Эвелин и Селия. Смотрю на них сейчас – они как будто и сияют ярче. Но это, конечно, всего лишь предвзятость ретроспективного взгляда. Я вижу то, что хочу видеть, уже зная, как все обернется.
Эвелин ставит чашку с блюдцем на покрытый черным лаком кофейный столик.
– Садитесь, – приглашает она и сама опускается в мягкое кресло, подтягивая ноги. – Куда хотите.
Я киваю, кладу сумочку, усаживаюсь на софу и достаю блокнот.
– Так вы выставляете на аукцион платья. – Щелкаю ручкой, показывая, что готова слушать.
И тут она говорит:
– Вообще-то, я пригласила вас сюда под ложным предлогом.
– Извините? – Я почти уверена, что ослышалась.
Эвелин устраивается поудобнее и смотрит на меня.
– О продаже через «Кристис» кучки платьев и говорить-то особенно нечего.
– Но тогда…
– Я пригласила вас обсудить кое-что еще.
– И что же?
– Историю моей жизни.
– Историю вашей жизни? – Я совершенно обескуражена и изо всех сил стараюсь понять, о чем речь.
– Да, откровенно обо всем.
Откровения Эвелин Хьюго… это… это… Даже не знаю. Что-то вроде истории года.
– Вы хотите рассказать вашу историю через «Виван»?
– Нет.
– Вы не хотите…
– Я не хочу делать это через «Виван».
– Тогда зачем я здесь? – в полном недоумении спрашиваю я.
– Я собираюсь отдать свою историю вам.
Смотрю на нее и не могу понять, что именно она хочет сказать.
– Вы хотите рассказать вашу историю всему миру и сделать это через меня, но не через «Виван»?
Эвелин кивает.
– Ну вот, вы начинаете понимать.
– И что именно вы предлагаете? – Ситуация невозможная: одна из самых загадочных и знаменитых женщин во всем мире предлагает мне историю своей жизни – без всяких на то причин. Должно быть, я что-то упустила.