Семь неудач Леди Удачи
Шрифт:
Щеки мадемуазель Дюпен-Чен залились красным румянцем. Стоило только свыкнуться с мыслями о возвращении к прежней жизни, как тут же вернулись старые привычки. Главное, внезапно перед Котиком заикаться не начать.
Девушка закрыла кран и взяла в руки полотенце. Вытирая с себя капельки влаги, Маринетт не могла перестать думать о том, как изменилась пекарня за годы ее отсутствия. Семь лет она не переступала порог родного дома, не видела его стен, не ощущала чудесный аромат свежей выпечки. Делали ли родители ремонт? Вдруг они полностью поменяли внутренний дизайн и обстановку? Похож ли дом сейчас на тот,
И что за эти семь лет произошло с ее комнатой?
Разумеется, она не могла остаться прежней. Ведь даже тот факт, что Маринетт жива, родители узнали через два года после происшествия на мосту. Но остались ли там какие-либо вещи, напоминавшие о прежней хозяйке? Куда делась огромная подушка в виде кота? Что стало с ее манекеном? А с теми шляпками, которые она сшила незадолго до исчезновения?
Маринетт хлопнула себя по щекам.
Заранее себя накручивать было бессмысленно, еще чуть-чуть и она сама все узнает. Отныне с ней была не только Тикки, но и верный напарник, которому она доверяла даже спустя столько лет. Дюпен-Чен поймала себя на мысли, что если бы Нуар и Адриан были разными людьми, то вернуться домой ее смог бы заставить вовсе не Агрест. И дело было не в его отце.
— Вот черт! — пытаясь попасть ногой в штанину джинсов, девушка чуть было не рухнула на пол из-за того, что она так внезапно осознала еще одну свою ошибку. У нее на двери до сих пор висела фотография Габриеля Агреста, и Адриан видел, что фото его отца использовалось как мишень. Маринетт не жалела о том, что метала дротики промеж глаз бывшего Бражника — все-таки это отлично снимало стресс, учитывая, что он в свою очередь спонсировал семь пуль, которые до сих пор напоминали о себе белесыми шрамами. Но ведь этот человек был отцом Адриана, и Коту вряд ли было приятно видеть подобное.
Натянув чистую футболку, Маринетт трижды посмотрела на себя в запотевшее зеркало, но не столько для того, чтобы привести в порядок свой внешний вид, сколько для того, чтобы отсрочить выход в комнату. Девушка глубоко вздохнула, сглотнула подступавший к горлу комок и, ощущая, что с каждой секундой краснеет от стыда все больше и больше, отодвинула щеколду и открыла дверь.
***
Адриан стоял прямо напротив входной двери и, не выражая ни единой эмоции, смотрел на многократно продырявленное фото своего отца. Погруженный в свои мысли юноша даже не заметил, что возлюбленная подошла к нему и, виновато закусив губу, положила теплую ладошку ему на плечо.
— Прости, — чуть слышно прошептала она. — Я сейчас сниму.
— Маринетт, ты опять? — Агрест перехватил ее руку, тянущуюся к мишени. Он развернул любимую лицом к себе и попытался улыбнуться ей, чтобы показать, что все в порядке.
Но грусть в глазах скрыть не удалось.
— Просто… — бывшая героиня отвела взгляд в сторону. — Он твой отец… и тебе непри…
— Я жалею, что не убил его собственноручно, — перебил ее Адриан. Его голос отражал твердость убеждений, но в то же время выдавал волнение: юноша явно не собирался делать подобное откровение, однако видеть, как сокрушается Маринетт из-за этого, больше не мог. — И даже боюсь представить, что было бы, если бы он смог убить тебя. Когда я узнал, что именно он стоял за твоим покушением, —
Это признание словно выбило у Маринетт почву из-под ног. Если бы квами не могли чувствовать, жив ли хозяин Камня Чудес, то кто знает, был бы жив сейчас Адриан? Ее страх перед возвращением домой мог стоить жизни верного напарника и любимого человека. Она могла потерять его из-за собственной глупости!
Понимая, что Адриан вновь не примет очередное «Прости», девушка молча обняла его, пытаясь через это объятие сообщить о том, насколько сильно сожалеет, что не вернулась к нему раньше.
Ответное объятие Агреста поведало ей, что вновь терять свою Леди Нуар был не намерен.
***
Переступать порог в прошлую жизнь было трудно, но Маринетт наконец-то осознала необходимость этого решения. Первой небольшой наградой на пути к светлому будущему было потрясение на глазах теперь уже бывших соседок, увидевших как Эмма Ли выходила из своей квартиры под ручку с самим Адрианом Агрестом! А уж когда наглый блондин с кошачьей ухмылкой позволил себе поцеловать ее прямо у всех на глазах, парочка зрительниц чуть не лишилась чувств прямо на месте. Тихоня официантка не только водила дружбу с дочерью мэра города, но и умудрилась заполучить самого желанного, красивого и богатого парня всей Франции!
Увы, деньги за молчание, которые они получили от дочери мэра, не давали возможности поделиться этой сплетней со всем миром, поэтому девушкам оставалось тешить себя мыслями о том, что хотя бы Кот Нуар все еще числился свободным.
Следующий порог оставил позади серую многоэтажку бывшего общежития. Маринетт по привычке натянула на лицо капюшон, осознавая, что возможно делает это в последний раз. Место, служившее домом последние пять лет, осталось позади, но Дюпен-Чен даже ни разу не обернулась, чтобы мысленно попрощаться с ним.
Кошмарный сон, длившийся с тех пор, как бывшая героиня упала с моста, скоро закончится.
Однако для окончательного возвращения оставался еще один порог: самый важный и самый волнующий. Порог, переступив через который, Маринетт оказалась бы в родном доме.
Адриан прекрасно видел, как волновалась его Леди. Всю обратную дорогу она каждые две минуты поправляла капюшон, то и дело ненадолго останавливалась, чтобы сделать пару глубоких вдохов и выдохов, отвлекалась на все, что угодно, но все равно продолжала идти. Маринетт наотрез отказалась ехать домой на метро или машине, отвергла предложение воспользоваться «Котопортацией», предпочитая идти пешком на другой конец города.
И пусть обратный путь занимал не один час, Агрест ни слова не сказал против: его любимой было необходимо это время, а ему самому нужна была только она.
Блондин не стал торопить ее и тогда, когда Маринетт на протяжении пятнадцати минут стояла напротив двери в родительскую пекарню, не решаясь даже прикоснуться к дверной ручке. Он с теплой улыбкой смотрел на то, как его любимая прижала свои руки к груди, словно это могло унять бешено колотящееся сердце.
Семь лет Маринетт не переступала порог родного дома.