Семь слов
Шрифт:
– Да, это твоё. Это называется портфель.
«Порт-фель.»
– Да. Красивый?
«Не знаю. Наверное. Блестит.»
– Да, это дорогая чёрная кожа. Вот смотри. Вот так он открывается, а вот так закрывается. Внутри носят важные бумаги. Документы.
«До-ку-мен-ты.»
– Вот так их достают из портфеля. Вот так кладут внутрь. Слышишь, как шуршит бумага?
«Слышу.»
– Закрой глаза. И продолжай слушать, как шуршит бумага. Этот шум ты тоже слышал каждый день.
«А это что за звук?»
– А
«Вот так?»
– Именно. Двумя руками вдоль листа. А ведь я тебе этого не показывал…
«Это было не так сложно вспомнить.»
– Это вообще не сложно. Не бойся.
«Мне почему-то страшно.»
– Я же сказал – не бойся.
– Возьми мою руку… Нет, правой рукой. Обхвати ладонью мою ладонь.
«Вот так?»
– Да. Жми крепче. Это называется пожимать руку. Рукопожатие.
«Рукопожатие.»
– Да. Ты делал это много раз за день.
«А кому я пожимал руку?»
– Всем, с кем встречался. Закрой глаза и начинай пожимать мою руку. И улыбайся. Что ты видишь?
«Лица. Они мне тоже улыбаются.»
– Лица? Вот и славно.
«Снова пожимать тебе руку?»
– Да. Только не закрывай глаза. Смотри сюда. Вот на эту фотографию.
«Вот на эту? Кто это?»
– Смотри на фотографию, не отрывая взгляда. Представь, что ты пожимаешь руку этому человеку.
«Кто это?»
– Его зовут Егор Воробьёв. Всё, отпусти мою руку. А теперь зажмурься. Открой глаза. Смотри на свои руки. Его звали Егор Воробьёв. Смотри на свои руки! На них его кровь. А теперь вспомнил своё имя?
Главный врач Владимир Николаевич завершал обход, когда в палате номер 1 раздался дикий вопль. Из двери палаты в коридор буквально вывалился пациент и упал на четвереньки. Завидев Владимира Николаевича, он вскочил, с обезумевшим взглядом бросился к главному врачу и закричал:
– Доктор, я вспомнил!
Утром следующего дня в кабинете главного врача пациент из палаты номер 1 тусклым голосом вёл свой рассказ. Его слова записывал следователь, которому Владимир Николаевич для этой цели уступил свой рабочий стол. В кабинете, помимо самого Владимира Николаевича, также присутствовал адвокат. Наконец, у окна стоял Андрей Гардези – человек, щедро оплативший пребывание пациента из палаты номер 1 в этой загородной психиатрической клинике в обмен на возможность посещать своего подопечного в любое время. Глядя на Гардези, Владимир Николаевич остро переживал тягостные сомнения, пытаясь ответить на вопрос, этично ли было позволять этому человеку сделать то, что он сделал. Тот факт, что Гардези это позволение хорошо оплатил, только усиливал душевные страдания Владимира Николаевича.
– Ознакомьтесь и распишитесь, – сказал следователь, когда пациент из палаты номер 1 закончил.
Тот расписался в протоколе.
– На сегодня хватит, – хмуро произнёс адвокат. – Прошу отпустить моего подзащитного в палату.
– Ради бога, – пожал плечами следователь. – Мера пресечения – подписка о невыезде, так что мы подождём выписки из больницы.
Владимир Николаевич вызвал Нину Андреевну. В сопровождении медсестры и адвоката пациент из палаты номер 1 вышел из кабинета, опустив голову.
Дождавшись, когда уйдёт и следователь, Владимир Николаевич подошёл к окну и встал рядом с Гардези.
– Думаете, так всё и было, как он рассказал? – спросил главный врач.
– Думаю, да, – ответил Гардези. – Егор Воробьёв мог спасти свой бизнес, только договорившись с ним. Егор занял очень много денег у всех своих друзей, в том числе и у меня, но разрешить воспользоваться этими деньгами, несмотря на просрочку, мог только этот человек. Он был основным кредитором, и у него был весь залог. Егор принёс ему проект мирового соглашения, а тот просто разорвал бумагу у него на глазах. Наверное, Егор был уже на грани и сорвался…
– Застрелился прямо в его кабинете… – пробормотал Владимир Николаевич и сокрушённо покряхтел. – Вы, бизнесмены, совсем недооцениваете опасность стрессов…
– Возможно. – Гардези отвернулся от окна и присел на подоконник. – Пожалуй, это действительно стресс, когда начинаешь забывать, что в жизни важнее. – Гардези вздохнул. – Разве не глупо, что Егор оценил потерю бизнеса выше собственной жизни? А этот… – Гардези на мгновение запнулся, словно пытаясь сдержать какое-то слово, и сдержался, – мог спасти Егора, подписав мировую, а вместо этого потерял рассудок, когда его забрызгало чужой кровью…
– Шок и амнезия – это ещё не потеря рассудка, – поправил его Владимир Николаевич.
– Как угодно.
– Ну а вы? – спросил Владимир Николаевич.
– Что – я? – вскинулся Гардези.
Владимир Николаевич сел на подоконник рядом с Гардези.
– Мне даже страшно за вас, Андрей Викторович. Вы хотя бы понимаете, какой душевный груз на себя взяли? Так и вам недолго моим пациентом оказаться…
– Не дождётесь, – обронил Гардези, и Владимиру Николаевичу показалось, что это было сказано вовсе не ему.
– Честно говоря, – нерешительно пробормотал Владимир Николаевич, – не могу простить себе, что позволил вам устроить этот чудовищный эксперимент над больным…
– Но он же сработал, – мрачно отозвался Гардези.
– В этом вам повезло, если вообще можно так выразиться. – Владимир Николаевич снял очки и потёр указательным и большим пальцем переносицу. – Вы ведь назвались его другом…
– Моим другом был Егор Воробьёв, – сквозь зубы сказал Гардези. – Я не мог позволить тому, кто довёл его до самоубийства, укрыться в этой вашей амнезии.