Семь смертных грехов. Книга первая. Изгнание
Шрифт:
— Мой корпус на позициях! Я не мог командировать сюда всех старших начальников. Мой корпус не имеет достаточного числа представителей! Это несправедливо!
Драгомиров, боявшийся мгновенного взрыва страстей и офицерского бунта, ответил как можно сдержаннее:
— Не имею права менять приказ главнокомандующего, генерал. Ваш корпус имеет представителей, и, как мы видим, голос корпуса достаточно сильный.
— Добровольцы в ином положении! — крикнул Слащев.
— Согласен сократить число представителей своего корпуса, если это вызывает протест! — тут же отреагировал Кутепов.
Драгомиров встал, поднял руку. Снова терпеливо подождал, пока уляжется шум.
— Не вижу нарушения справедливости, господа, —
И опять вскочил Слащев. Бритое лицо его было серым от волнения, рот кривился, глаза дико горели.
— Выборы главнокомандующего недопустимы! Это как... у большевиков! Старшие начальники показывают плохой пример офицерству! Все! — выкрикнул он, задыхаясь от ненависти, и рухнул на стул.
— Я и чины Дроздовской дивизии находим невозможным принять участие в выборах и категорически от них отказываемся, — неожиданно поддержал его и генерал Витковский.
Кутепов хотел осадить его, но чуть замешкался и упустил время: начали выступать начальники Корниловской, Марковской и Алексеевской дивизий — дивизий его корпуса! — и, в нарушение всех предварительных уговоров, потребовали устранения выборов и возвращения Деникина, а представители самих дивизий дружно поддерживали своих командиров тем, что при каждом заявлении их демонстративно вставали. Видя подобную реакцию, Кутепов решил посмотреть, куда все это повернется.
А повернул ось кон куда. Слашев, нетерпеливо дергаясь, выслушал представителей Добровольческого корпуса и крикнул, что он не терпит пустой болтовни, ему воевать полагается, он против всяких выборов, на фронте он нужен, а здесь не нужен, — и, не спрося разрешения, выбежал. Впрочем, на председательствующего его уход не произвел никакого впечатления. К различным экстравагантным выходкам «генерала Яши» в тылу и на фронте начинали привыкать и старались не удивляться.
Дрлгомиров спокойным менторским тоном, точно на лекции в академии, принялся упрекать генералов в недопустимости их заявлений, нарушающих приказ главнокомандующего, и осудил их выступления, напоминающие собой митинг, но Витковский, охваченный азартом и совсем позабывший, где находится, перебил его, заявив, что приказы главнокомандующего они всегда выполняли и теперь выполнят и подчинятся его решению, но предварительно необходимо выразить генералу Деникину их доверие, просить его остаться на посту и немедля довести до его сведения о таковом постановлении собрания. Кто-то в зале крикнул «ура» в честь главнокомандующего, и дружный возглас троекратно огласил дворец. Начали уговаривать Драгомирова связаться с Деникиным по прямому проводу. Старый упрямец не соглашался и все твердил о приказе. Все устали. Кто-то запросил перерыв, его поддержали, и непреклонный Драгомиров уступил.
Представители Добровольческого корпуса немедля отделились и собрались в одной из комнат дворца. Было решено послать от себя срочную телеграмму главнокомандующему, составлен текст. Добровольцы доносили: «Собравшись для участия в Военном совете, дивизии Добровольческого корпуса единодушно решили просить ваше превосходительство остаться во главе армии. Дивизии верили и всегда будут вам верить и не мыслят другого главнокомандующего, кроме вас. Оставление вами своих верных войск грозит несомненной гибелью нашего общего дела и поведет к полному распаду армии».
Офицер-связной, гордый миссией, понес послание на телеграф. Но телеграмма не была отправлена: генерал Драгомиров отдал приказ никаких телеграмм без его разрешения не передавать.
Вскоре заседание Военного совета было продолжено. Семьдесят генералов принялись уговаривать Драгомирова послать телеграмму главнокомандующему или, на крайний случай, поговорить с ним по прямому проводу. Прямой
«Военный совет признал невозможным решать вопрос о преемнике главнокомандующего, считая это прецедентом выборного начальства, и постановил просить вас единолично указать такового. При обсуждении Добровольческий корпус и кубанцы заявили, что только вас желают иметь своим начальником. Донцы отказались давать какие-либо указания о преемнике, считая свое представительство слишком малочисленным, не соответствующим боевому составу, который они определили в четыре дивизии. Генерал Слащев отказался давать мнение за весь свой корпус, от которого могли прибыть только три представителя, и отбыл на позиции. Несмотря на мои совершенно категорические заявления, что ваш уход решен бесповоротно, вся сухопутная армия ходатайствует о сохранении вами главного командования, ибо только на вас полагается, и без вас опасаются за распад армии; все желали бы вашего немедленного прибытия сюда для личного председательствования в Совете, но меньшего состава. В воскресенье назначил продолжение заседания. Прошу вашего ответа для доклада Военсовету».
После некоторых внутренних колебаний осторожный генерал Драгомиров телеграмму все же подписал.
Кто-то поинтересовался: почему не присутствует на собрании генерал Врангель — послухам, он уже прибыл из Константинополя на английском военном корабле. Представитель флота подтвердил, что Врангель действительно прибыл в Севастополь, в настоящее время находится на крейсере «Генерал Корнилов» и что при нем вроде бы копия какой-то ультимативной английской ноты, направленной правительством Великобритании генералу Деникину.
Драгомиров распорядился немедленно послать к Врангелю офицера связи и пригласить барона в Большой дворец за час до утреннего заседания на беседу...
Воскресенье оказалось на редкость ясным, по-летнему теплым и безветренным. От сине-зеленой воды отскакивали тысячи солнечных зайчиков. Горизонт был чист. Очень четко прорисовывались на востоке горы. На рейде и в бухте, будто впаянные в расплавленное стекло, стояли серые боевые корабли. Набережные и бульвары заполнила праздношатающаяся, разодетая публика, среди которой, против обыкновения, было довольно мало офицеров и много патрулей. И слухов — самых фантастических и поэтому сегодня казавшихся правдоподобными. Говорили об офицерском бунте, о том, что союзники будто бы предложили войскам начать немедленное разоружение и сдачу большевикам, что Севастополь объявят «открытым городом» и вскоре подвергнут эвакуации, как подвергли уже Одессу и Новороссийск, но здесь она будет пострашнее, потому как побежит через Севастополь весь белый Крым, приютивший всю белую Россию, а большевики решили этот город разрушить, а землю отдать татарам под виноградники...
Несколько успокаивал толпу грозный вид боевых кораблей, среди которых выделялись несколько французских и английских, но очевидцы одесской и новороссийской эвакуаций незамедлительно объясняли всем и каждому, что корабли союзников как раз и появляются в большом количестве именно перед днем эвакуации, точно воронье на падаль слетаются, а когда подходит страшный час, пользы от них никакой: первыми пары разводят и бегут, забыв и все свои обязательства.
Сразу резко упали в цене деникинские «колокольчики» и поднялись в цене золото и бриллианты, — «черный рынок» чутко реагировал на все слухи, ибо все слухи рано или поздно превращались в грустную для бегущей России действительность...