Семь троп Питера Куинса
Шрифт:
— Ну и дела! — заметил Питер. — Один малый шлет другого малого совершить убийство, и тот оставляет улики, прямо указывающие на Монтерея.
— Что тут такого? — возразил Эвери, теперь, когда все произошло, не уступавший в хладнокровии Питеру. — Всякий может совершить убийство, а потом вырезать на месте преступления какие угодно инициалы. Разве они будут иметь какое-нибудь значение для присяжных? К тому же найдутся ли такие присяжные, которые осмелятся осудить Монтерея или даже его наемников?
— Выходит, ты против них беспомощен?
— Я мертвец, Куинс. Он достанет меня еще до утра.
— Чепуха!
— Как только увидят «М», все поймут, что он меня преследует.
— Тогда соскреби букву на подоконнике.
— Боюсь, что поздно.
С этими словами он подошел к двери, распахнул ее и, слабо вскрикнув, красноречиво указал на пол прямо перед собой. Питер поспешил к нему и увидел глубоко вырезанную в полу аккуратно подчеркнутую большую букву «М».
— Вот оно, его клеймо, поставленное на мне, — произнес со вздохом Эвери.
— Какому негодяю хватило нервов корячиться здесь целых десять минут, не меньше?
— А-а, — махнул рукой Эвери, — те, кто служит у Монтерея, забывают о такой штуке, как страх.
— Только вот нанимает он сапожников, — возразил Питер Куинс.
Но Эвери вдруг оживился.
— Полагаете, убийца действительно промазал? — спросил он. — А если намеренно?
— Как это так?
— Помните, на чем я остановился, когда в воздухе блеснул нож?
— Конечно помню. Ты стал рассказывать, что увидел внутри скалы.
— И тут бросили нож!
— Верно.
— Тогда это означает табу! — Облегченно вздохнув, Эвери вскочил со стула. — Меня просто предупредили, что я не должен болтать о том, что открыл.
— И ты действительно придаешь всему этому значение?
— Конечно, я должен это учесть!
— Тогда я лишаюсь конца истории, — засмеялся Питер.
— Правильно, Куинс. Я только надеюсь, что, рассказав о своих приключениях, не поставил вас под угрозу.
— Ты о чем?
— О Монтерее.
— Да пропади он пропадом, а с ним и вся его шайка!
— Тише! Здесь это считается богохульством!
— Плевал я на сеньора Монтерея, Эвери.
Но Эвери уже не обращал внимания на Питера.
— Конечно же это предупреждение, — все больше приободряясь, повторял он, — и если он предупреждает, значит, мне нечего бояться, пока буду держать язык за зубами.
— К чему тогда знаки на подоконнике и полу?
— Предупредить обо мне других… что я не хожу у него в друзьях. Но, судя по тому, как подчеркнуто, думаю, это означает, что другим, за исключением его людей, меня не следует трогать. Да, должно быть, именно так!
Эвери поспешно вернулся к окну.
— Здесь буква «М» тоже подчеркнута волнистой линией, — указал он. — Скорее всего, это знак дружелюбия.
— А без черточки означает смерть?
— Именно так!
— Значит, ты замолчал?
— Ни слова!
— Ну-ну.
— Считайте меня трусом, но буду держаться этого!
— Тогда… спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Куинс. Спасибо, что пришли.
— Теперь будешь спать без опаски?
— Да, будто никогда не слыхал слова «опасность».
— Приятных снов, — бросил Питер, покидая комнату.
Питер не знал, презирать ли ему ребяческую наивность Эвери или же с должным уважением отнестись к смешанному с ней странному безрассудству. А может, подумал он, у него это от того, что он знает страну и ее жителей? Питер медленно спустился к себе в номер. Открыл дверь. В косом лунном свете что-то белело под ногами. Снова посмотрел под ноги, пораженный тем, что разглядел. Никаких сомнений. В полу коридора — тщательно вырезанная буква «М». На этот раз безо всякого подчеркивания. Значит, не предупреждение, а нож в глотку!
Глава 13
ТИГР
Сначала он рассмеялся и, войдя в номер, громко хлопнул дверью. Но вдруг почувствовал, что дрожит, пугаясь темноты. Во всех четырех углах чудились невидимые тени. Скрипя зубами, зажег свечу. Зло уставился на руку, опасаясь, что она против воли задрожит. Не задрожала. Только тогда поднял глаза и обшарил взглядом комнату — нет ли опасности.
В комнате никого. Подошел к окну, выглянул в залитый лунным светом дворик, опершись о подоконник, высунулся подышать свежим воздухом. Под левой рукой дерево оказалось шероховатым, с острыми щербинами. Отняв руку, Питер посмотрел на подоконник. Прямо перед глазами — еще одна буква «М».
«Глупые шутки, — подумал про себя Куинс. — Им это еще зачтется». С такой мыслью он машинально взялся за кольт и в тот же миг почувствовал что-то неладное. Почудилось, что барабан странно легкий. Питер до того сжился с револьвером, что рука ощущала малейшую разницу в весе. Он вынул патроны, и все стало ясно. Кто-то зарядил револьвер холостыми, удалив боевые патроны. С таким револьвером он становился совершенно беспомощным, как с деревянной игрушкой.
Было бы приятнее сообщить, что наш герой, пожав плечами, перезарядил револьвер, бросился в постель и моментально заснул, но на самом деле Питер еще долго сидел, со всех сторон обдумывая случившееся. И чем больше ломал голову, тем чаще по спине пробегали мурашки. Ясно, что подменить патроны могли только в то недолгое время, когда он уснул у себя в номере. Кто-то, вероятно, проник в номер и оставался здесь довольно долго, чтобы заняться лежавшими на стуле у кровати револьвером и патронташем, и действовал так осмотрительно, что Питер не услышал ни звука, хотя спал, можно сказать, вполглаза. Не верилось, что он так оплошал.
Но прежде всего, зачем им понадобились эти манипуляции с револьвером? Или по крайней мере зачем лазутчикам Монтерея вообще с ним возиться? Разве что им известно, что он американец, и они исходили из маловероятного предположения, что он придет на помощь соотечественнику. А когда он отправился в номер Эвери, зачем им понадобилось бросать этот вызов — вырезать не украшенный черточкой инициал, что, если верить Эвери, означало непосредственную угрозу жизни?
Возникавшие вопросы требовали тщательного обдумывания, но Питер так и не сумел найти на них удовлетворительных ответов, разве что эти невидимые посланцы сеньора Монтерея действительно подслушали сквозь такие толстые стены его разговор с Эвери и решили, что гринго требуется убрать.