Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести
Шрифт:
— Что ж, Ваня, — сказал я, — что ж, дорогой ты мой Иван Петров сын, тогда вместе с экипажем ты будешь зимовать здесь, со мной.
Крутилин изумленно развел руками.
— Ну, даешь ты, Серега, ну, ты даешь!
— Надеюсь, — я стал максимально резок, — ты не станешь отрицать моего права на такое решение?
— Воля твоя, но с людьми все равно не полечу.
— Решено, — кивнул я. — Сколько возьмешь на борт, Коля?
— Шесть гавриков и по шесть кило барахла на брата.
— Бери
— Заметано.
Крутилин смотрел на меня невидящими глазами.
— Ты это всерьез, Сергей?
— Куда уж серьезнее, Ваня. Твои ребята только полгода не видели Большой земли, а половина моих уже на пределе.
— Что ж, — горестно проговорил Крутилин. — Прозимуем, Сергей Николаич, авось не впервой… Пойду ребят обрадую…
— Летим, Ваня, где наша не пропадала! — вскинулся Белов, и в его глазах я вновь увидел тот самый намек. — Бери четверых, остальных я дотащу.
Крутилин покачал головой.
— Привык ты лихачить, Коля! Тебе что, тебе Шевелев все простит, а мне за эти полеты такие ордена пропишет!..
Белов засмеялся.
— Так у меня уже вся трудовая книжка в его орденах! Строгачом больше, строгачом меньше… Да и Свешников нас не даст в обиду! Я тут прикинул, что у тебя еще можно снять, слушай и мотай на ус: ну, вспомогательный движок с генератором и щитком — сразу килограммов сто двадцать, газовую плиту и баллон с газом — еще чуть не центнер, кресло второго пилота ко всем чертям — Антарктиде на память, электрическую печку! Инструментов килограммов тридцать! Сдавайся, Ваня!
— Был бы я один… — Крутилин мучительно колебался. — Нет, не возьму греха на душу.
Сразу сгорбившись, он пошел к дверям. Белов неожиданно мне подмигнул, я никак не мог понять, куда он клонит.
— Погоди, торопыга, — остановил он Крутилина. — Я полечу на твоем драндулете. У меня народ битый, вытянем.
Крутилин замер, медленно обернулся, лицо его пылало.
— Смотри ты, дым из глаз идет! — развеселился Белов.
— Сукин ты сын, Колька… — Крутилин возвратился, сел на стул. — Ниже пояса бьешь, стервец… Ладно, Серега, зови нотариуса.
— Вот это по-нашему! — Белов радостно захохотал. — Давно бы так, чего Ваньку валять!
Я обнял Крутилина.
— Век не забуду, Ваня.
— Ты еще этот век проживи. — Крутилин высвободился, мрачно усмехнулся. — Если, конечно, со мной, а не с Колькой полетишь, гражданин кандидат каких-то наук.
Я развел руками.
— Закон зимовки, Ваня, имею право выбора. — Я проводил летчиков до двери и прошелся по комнате, приводя в порядок свои мысли. — Такие дела, кандидат каких-то наук…
Вбежал Костя.
— Николаич, «Обь»… торопят, синоптики с ума сходят!
— Скажи, минут через десять, Крутилин самолет раскулачивает.
Забыв прикрыть дверь, Костя поспешил в радиорубку, а я стал осматриваться, чтобы не оставить в суматохе важных бумаг.
— Песню спеть на дорожку? — донесся голос Филатова.
— Весельчак! — раздраженно бросил кто-то.
— Обидно, без вещей… — Это Пухов. — Сколько раз на дрейфующих барахло тонуло, а сейчас сам бросаю.
— Решено, кто с Крутилиным? — Это, кажется, Дугин,
— Нам с Веней там спальные места оборудуют, — Сашин баритон, — Костя просился… Может, и ты с нами, Женька?
— Чего он там тянет? — Это Димдимыч по моему адресу.
— Не может начальство без эффекта, — с иронией, Груздев. — О чем задумались, Иван Тарасович?
— Хорошо у нас под Полтавой… Уже вишни цветут…
— Вишни… Кто про что…
— Не нравится — не слухай.
— Ну, долго он еще там будет?
— Спокойнее, друзья, время у нас есть.
— Андрей Иваныч, а нельзя гитару под полой — контрабандой?
Я взял портфель с бумагами, еще разок осмотрелся и вышел в кают-компанию. Все притихли. Я сел на свое место за столом.
— Прошу слушать меня внимательно, друзья. Положение с самолетами всем понятно и объяснений не требует. Думаю, что четыре добровольца, готовые лететь на самолете Крутилина, назовут себя сами…
— Мы с Веней… — начал Бармин.
— Подожди, Саша, я не закончил. Одним из четверых буду я, остаются трое…
— Мы с Веней…
— Да подожди, черт побери!.. Крутилин всячески облегчает самолет, каждый килограмм на учете, поэтому полетят с Крутилиным не те, кто первым открыл рот, а те, кто легче.
— Хороша демократия! — Груздев пожал плечами. — Вы же первый нарушили этот принцип.
— Прошу без лишних слов, Груздев. Моя кандидатура не обсуждается, должно же начальство, — я усмехнулся, — иметь какие-то привилегии.
— Как угодно, — сухо заметил Груздев.
— Да, мне так угодно. На очереди…
— Гаранин, — безапелляционно заявил Андрей. — По весу я, кажется, вне всякой конкуренции.
— Остаются две вакансии, — констатировал я. — Георгий Борисович, я искренне сожалею, но на вид вы один из самых легких.
— Я тоже от этого не в восторге, — согласился Груздев. — Что говорит Крутилин, сколько шансов долететь благополучно?
— Он предпочитает об этом не говорить. Вас это смущает?
— Это не имеет значения. Считайте, что нас трое.
— Спасибо.
— Не пойму, за что, но пожалуйста.
Я обвел глазами товарищей. Бармин и Филатов подались вперед, Томилин бросал на меня жгучие взгляды, вытирал пот со лба Дугин…
— Женя, сколько ты весишь?
— Чего?
— Сколько весишь, спрашиваю?